Форум » Дневники персонажей » Дневник Риты Скитер (продолжение) » Ответить
Дневник Риты Скитер (продолжение)
Николай Шальнов: [quote]И они пали в его объятия, и осыпали его поцелуями, и отвели во дворец, где облекли его в дивные одежды, и возложили на его голову корону, и дали ему в руки скипетр, и он стал властелином города, который стоял на берегу реки. И он был справедлив и милосерд ко всем. Он изгнал злого Волшебника, а Лесорубу и его жене послал богатые дары, а сыновей их сделал вельможами. И он не дозволял никому обращаться жестоко с птицами и лесными зверями и всех учил добру, любви и милосердию. И он кормил голодных и сирых и одевал нагих, и в стране его всегда царили мир и благоденствие. Но правил он недолго. Слишком велики были его муки, слишком тяжкому подвергся он испытанию — и спустя три года он умер. А преемник его был тираном.[/quote] Оскар Уайльд, "Мальчик-Звезда"
Николай Шальнов: тэги: искусство вечно, астрология, сказки о дружбе, размышления, светлые гении Прицепилась к Рите песенка, которую Рита любила, как и остальное немногое из творчества "Арии", с детства - "Тореро". Всё утро напевала её - почему-то это одно из того малого, что берёт Риту за душу. Про светлого гения. А вот способна ли Рита самой стать светлым гением - очень сомнительно. Хотя бы потому, что, когда на работе представился удобный случай (девушке надо было срочно сесть на такси, Рита привела её домой, напоила - водой, не водкой - и посадила - на такси, не на иглу), выявилась вся Ритина подозрительность. Что же... Некоторые мощные жизненные энергии могут быть воспитываемы, при условии опоры на понимание и силу самодисциплины. Хотя бы это радует. А Поль Кристиан пишет: "Истинный аристократ должен полностью управлять своими витальными и эмоциональными энергиями. На духовном уровне это включает преодоление гордости - гордости своей силой и мастерством, гордости, связанной с высоким статусом или социальным положением. Весь процесс социально-этического и оккультно-духовного воспитания индивидуума ставит своей целью управление человеческой "животной природой". Энергии этой природы могут многообразно употребляться. Любой приносящий успех процесс приручения и упражнения включает решительность и терпение". Интересно, хотя какой аристократ из Риты, плебейки и типичной пролетариатки?..
Николай Шальнов: тэги: искусство вечно, меланхолия А. Теннисон Из "Вкушающих лотос" <...> 6 Нам память дорога о нашей брачной жизни, О нежной ласке наших жён; Но всё меняется — и наш очаг в отчизне Холодным прахом занесен. Там есть наследники; и наши взоры странны; Мы потревожили бы всех, Как привидения, мы не были б желанны Среди пиров, где дышит смех. Быть может, мы едва живем в мечте народа, И вся Троянская война, Все громкие дела — теперь лишь гимн рапсода, Времен ушедших старина. Там смута может быть; но если безрассудно Забыл народ завет веков, Пусть будет то, что есть: умилостивить трудно Всегда взыскательных богов. Другая смута есть, что хуже смерти черной, — Тоска пред новою борьбой, До старости седой — борьбу и труд упорный Везде встречать перед собой, — Мучение для тех, в чьих помыслах туманно, Кто видел вечную беду, Чей взор полуослеп, взирая неустанно На путеводную звезду. 7 Но здесь, где амарант и моли пышным цветом Везде раскинулись кругом, Где дышат небеса лазурью и приветом И веют легким ветерком, Где искристый поток напевом колыбельным Звенит, с пурпурных гор скользя, — Как сладко здесь вкушать в покое беспредельном Восторг, что выразить нельзя. Как нежны голоса, зовущие оттуда, Где шлет скала привет скале, Как нежен цвет воды с окраской изумруда, Как мягко льнет акант к земле, Как сладко здесь дремать, покоясь под сосною, И видеть, как простор морей Уходит без конца широкой пеленою, Играя светом янтарей. Продолжение тут: 8 Здесь лотос чуть дрожит при каждом повороте, Здесь лотос блещет меж; камней, И ветер целый день в пленительной дремоте Поет неясней и всё неясней. И впадины пещер, и сонные долины Покрыты пылью золотой. О, долго плыли мы, и волны-исполины Грозили каждый миг бедой, — Мы ведали труды, опасности, измену, Когда средь стонущих громад Чудовища морей выбрасывали пену, Как многошумный водопад. Клянемтесь же, друзья, изгнав из душ тревоги, Пребыть в прозрачной полумгле, Покоясь на холмах, — бесстрастные, как боги, — Без темной думы о земле. Там где-то далеко под ними свищут стрелы, Пред ними — нектар золотой, Вкруг них везде горят лучистые пределы И тучки рдеют чередой. С высот они глядят и видят возмущенье, Толпу в мучительной борьбе, Пожары городов, чуму, землетрясенье И руки, сжатые в мольбе. Но в песне горестной им слышен строй напева — Иной, что горести лишен, Как сказка, полная рыдания и гнева, Но только сказка, только сон. Людьми воспетые, они с высот взирают, Как люди бьются на земле, Как жатву скудную с полей они сбирают И после — тонут в смертной мгле. Иные, говорят, для горечи бессменной Нисходят в грозный черный ад, Иные держат путь в Элизиум — блаженный — И там на златооках спят. О, лучше, лучше спать, чем плыть во тьме безбрежной, И снова плыть для новых бед. Покойтесь же, друзья, в отраде безмятежной — Пред нами странствий больше нет.
Николай Шальнов: тэги: графомания Шутки ради, конечно. Подражание Теннисону Уж лето кончилось, закат теряет краски, И цвет шиповника поник, И снова жизнь - слизняк, и снова пишем сказки В слезами залитый дневник. И вечна скорбь по странному былому, Что бьёт ручьями в глубине Души, что, как пират, всё просит только рому, Забыв сокровища на дне. И строгий идеал с зарёй рассветной тает, Венера гаснет с светом дня, И снова ночи ждём, и, солнце проклиная, Спешим в убежище. Кляня Любовь и жизнь, и сладкую свободу, И утешение сует, Мой дух предчувствует осеннюю невзгоду, И голоса для песней нет. Нам не достичь того, чего душе угодно: Никто доселе не достиг. И лотос мы едим, и зрим в прибрежных водах В Аид сходящий солнца блик.
Николай Шальнов: тэги: мелочи жизни, теософия Почему-то очень многие считают Риту владетельницей не только Прыткого Пера, но и большого счёта в банке "Гринготтс". За крупными суммами к ней в посленднее время обращался не один человек. И за мелкими тоже. Несмотря на то, что зарплата Риты вдвое, а то и втрое ниже, чем у них. Некоторые даже не отдают долги. При размышлениях над этим феноменом Рите вспомнился отрывок из "Письма Маха-Чохана" (вернее, из комментария Джинараджасы к нему), тот момент, где обсуждается преимущество работы по созданию ядра братства народов над личным "горячим стремлением к оккультному знанию" (это первая цель теософического общества). А Рита привыкла доверять внезапно пришедшим идеям, которые порой могут оказываться оригинальными, но весьма действенными посылками. "Сообщение через письма, получаемые путём осаждения, приходившие к м-ру А.П. Синнетту, началось в октябре 1881 г. в Аллахабаде (Синнетт вступил в Теософическое Общество в 1879 г.). Следующим основным получателем писем был А.О. Хьюм из Симлы, он вступил в Т.О. в 1881 г. Первый был редактором английской ежедневной газеты «Пайонир», которая практически была рупором английского правительства, второй — высокопоставленным правительственным чиновником. Оба этих англичанина были сведущи в научных идеях, преобладавших тогда в Англии; никто из них не был религиозен и не имел и какой-либо склонности к мистицизму. Обы были «очень британскими», питая скрытую антипатию к темнокожим ариям, жить среди которых им временно довелось. Гордость Синнетта была национальной, а Хьюм был высокомерен, поскольку гордился превосходящей силой своего интеллекта, как казалось ему. У первого не было ни малейшего представления о том, что имеется в виду под метафизикой или философией, он был очарован научными экспериментами и был сторонником объективного подхода; второй же был орнитологом, его увлечением было коллекционирование чучел редких птиц, но он обладал некоторым знанием метафизики. Оба эти англичанина были привлечены теософией, но Синнетта характеризовала всё росшая привязанность к Учителю К.Х., которого он называл своим «хранителем» — очевидно, эта привязанность была принесена им из прошлых жизней. Но никто из них тогда не сознавал, кто такие адепты, да и сами адепты не открывали свою истинную природу и свои настоящие способности, а выступали лишь как наставники в философии, при случае способные иногда производить определённые «феномены». О некоторых из них рассказывается в книге Синнетта «Оккультный мир». Продолжение тут: Но что прежде всего характеризовало этих двух англичан, не обладавших высшими научными или философскими достижениями, так это их глубокое убеждение в том, что они знают западный мир гораздо лучше адептов. Когда адепты объявили истинное значение их попытки повлиять на мир через Теософическое Общество, которое дожно было подвинуть мир к большему и более верному чувству Братства, чем до сих пор удавалось сделать это религиям, эти двое открыто проинформировали адептов, что в этом направлении у Теософического Общества на Западе нет будущего. И что единственный способ убедить мыслящих людей Запада в том, что идеи адептов достойны рассмотрения — сначала совершить определённые феномены при совершенных «условиях проверки». Европейские учёные типа Гексли, Тиндаля, Дарвина и других тогда будут готовы исследовать тезисы теософии касательно жизни и эволюции. Что же до первой цели Общества — установления Всеобщего Братства, Синнетт и Хьюм сказали, что христианство пыталось провозглашать братство на протяжении 1880 лет, но без какого-либо успеха; так зачем же рассеивать энергию теософов, желающих служить адептам, в этом бесполезном направлении? Единственный эффективный способ убедить Запад в том, что адепты могут его чему-то научить, это совершить феномен, например, перенести свежий номер лондонской «Таймс» в Симлу, доставка которого туда пароходом и по железной дороге занимала 21 день. Снова и снова Синнетт и Хьюм нажимали на этот тезис. Несмотря на все полученные им учения, Синнет до конца жизни так и не сменил своей точки зрения, ибо через многие годы после того, как сообщение между ним и Учителем К.Х. прекратилось, он писал: «Настоящая работа теософа — способствовать духовному прогрессу. Это более высокая задача даже чем продвижение братства, которое является, в конце концов, элементарным учением и теософии, и христианства». Снова и снова Синнетт и Хьюм настаивали, что знают мир (имея в виду Англию) лучше адептов, и продолжали попытки инструктировать адептов относительно того, что нужно делать, если они хотят, чтобы теософическое движение стало успешным. Они были так утомительны в своей настойчивости, что однажды Учитель М. написал Синнетту следующее: «За несколько дней до того, как покинуть нас, Кут Хуми сказал мне о вас следующее: «Я чувствую себя усталым, утомлённым от этих бесконечных диспутов. Чем больше я пытаюсь объяснить им обстоятельства, которые управляют нами и вводят между нами так много препятствий к свободному общению, тем меньше они меня понимают! При самых благоприятных обстоятельствах эта переписка всегда должна оказаться неудовлетворительной, порою даже раздражающей, ибо ничто другое, кроме личных бесед, где могут быть дискуссии и моментальное разрешение интеллектуальных затруднений при их возникновении, их полностью не удовлетворит. Это выглядит так, как будто мы кричим друг другу через непроходимый овраг, причём только один из нас видит своего собеседника. В самом деле, нигде в физической природе не существует горной пропасти, столь безнадёжно непроходимой и мешающей путнику, как та духовная, которая не подпускает их ко мне».» («Письма махатм», ML29). Весьма характерный пример отношения к адептам даже Синнетта являет письмо, которое он написал Учителю М. об этом самом письме (№29), что Учителю, мол, следует его переписать, опустив некоторые его части, ибо в таком виде, как оно есть, оно вовсе не произведёт на Хьюма того эффекта, которого желал Учитель". <...> Синнетт трудился для теософии до конца своей жизни, написав много книг и постоянно выступая с лекциями; дважды он был вице-президентом Теософического Общества. Но в ходе этой работы он продолжал придерживаться мнения, что работа теософов направлялась президентами Олкоттом и Безант на ошибочные цели, и он критиковал деятельность обоих. Хьюм покинул Общество в 1884 г. Тем не менее, столь сильно было пробуждение лучшей природы Хьюма, которое он претерпел под влиянием адептов, что он добился осуществления одной из их великих целей — пробуждения Индии из состояния услужливой покорности британскому правлению. Это Хьюм, после ухода в отставку с правительственной службы, стал основным двигателем и вдохновителем создания ныне знаменитого Индийского Национального Конгресса, и по праву заслужил имя «Отца Конгресса»
Николай Шальнов: тэги: ненависть, пороки и добродетели Чем полезна дружба? Например, тем, что приятель Риты помог ей без содрогания и приступов ненависти мысленно произнести имя Той-Кого-Нельзя-Называть. Это уже достижение. Как там говорила Гермиона? "Страх перед именем лишь усиливает страх перед тем, кто его носит"? Конечно, Рита спит и видит, чтобы когда-нибудь окончательно освободиться от этого монстра, то и дело отравляющего Рите жизнь. Главное, наверное, верить. "Боже... Я живу надеждой"... Шарль Бодлер Бочка ненависти Ты - бочка Данаид, о, Ненависть! Всечасно Ожесточенная, отчаянная Месть, Не покладая рук, ушаты влаги красной Льет в пустоту твою, и некогда присесть. Хоть мертвых воскрешай и снова сок ужасный Выдавливай из них - все не покроешь дна. Хоть тысячи веков старайся - труд напрасный: У этой бездны бездн дно вышиб - Сатана. Ты, Ненависть, живешь по пьяному закону: Сколь в глотку ни вливай, а жажды не унять... Как в сказке, где герой стоглавому дракону Все головы срубил, глядишь - растут опять. Но свалится под стол и захрапит пьянчуга, Тебе же не уснуть, тебе не спиться с круга.
Николай Шальнов: тэги: ролевые игры, искусство вечно, авторитетные фигуры Сегодняшнее утро встретило меня странными ароматами, вроде тех, что испускает амортенция - кому что больше нравится. Рита чувствовала аромат фиалок, малинового чая, свежей травы и остальных прелестей ролевых полигонов. Решила Рита себе в качестве подарка на день рождения заказать книгу Лоры Бочаровой, если она, конечно, ещё осталась на складе. Это фото снизу Рита сделала вчера. Копозиция уже была, осталось только добавить к ней атрибуты живой природы. Правильно сказано: Трейсмор Гесс Уильям Шекспир. Монолог Гамлета Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Что лучше – Терпеть в лицо удар пращей и стрел, Что нам судьба назначила в удел, Или поднять мятежное оружье? От бед удара хватит одного - Ведь смерть есть сон. Не более того. Подумать лишь – закончится навек Боль сердца, охромевшего от груза, И тысяча болезненных укусов, Пред коими бессилен человек! Вот выход, коль другие не видны: Смерть это сон, где к нам приходят сны. И сны придут кошмарной чередой, Топча рассудок, угнетая волю, Кто устоит перед виденьем боли, Разрезав узел суеты земной? И падает оружие из рук: Смерть - это сон… а не предел для мук. Сон Смерти - неоткрытая страна. Его всесильный страх мы пьем до дна. Иначе кто бы вытерпеть сумел Весь груз тщеты, сиятельное скотство, Любви неразделенное сиротство – Когда бы смерть была всему предел - Своей судьбы хронический излом, Печати унижения на лицах? Мириться лучше со знакомым злом, Чем бегством к не знакомому стремиться. …Так мысли останавливают бег, Не в силах длить и длить себя во прахе, Так погибают замыслы с размахом, Вначале обещавшие успех, И вянет цвет решимости стальной, Подернут ядовитой беленой. А дальше – тишина. К чему слова? Под толщей вод застыла синева. Офелия! Меж ангелов благих В молитвах помяни меня своих.
Николай Шальнов: тэги: искусство вечно, светлые гении, киберпанк Про Баха Рита вспомнила, когда она в очередной раз столкнулась с удивительным парадоксом: как Германия ухитрилась дать миру столько светлых гениев и такого великого злодея... Зело богата страна Нибелунгов. О масштабах гитлеровских планов по переустройству германской столицы можно посмотреть тут ("Города-подземелья", "Гитлеровская Германия", 3 серия в выпадающем списке под видео): http://docfilms.info/history/743-goroda-podzemelya.html Компьютерная графика, моделирующая Берлин Третьего Рейха в его так и не случившемся будущем, очень хороша. Рассказывается и о том, как Гитлер поручил Шпееру создать "Зал народа" - храм по типу Пантеона Рима, вмещающий в себя около 170 тысяч человек. Подсчёты выяснили, что с купола этого сооружения от теплоты человеческих тел постоянно бы шёл дождь из скопившейся там влаги. Великие умы последующих поколений о Бахе «Если бы вся музыкальная литература – Бетховен, Шуберт, Шуман – исчезла, это было бы крайне печально, но если бы мы потеряли Баха – я был бы безутешен» И. Брамс Поколения, последовавшие непосредственно за Бахом, настолько позабыли его, что позже его в полном смысле слова пришлось открывать вновь. Только в кругу его непосредственных учеников память о нем жила более долгое время. Первым биографом Баха был Форкель. Данные относительно его жизни он получил еще непосредственно от сыновей Баха. Работа Форкеля, насчитывающая 98 страниц, была названа им «О жизни, искусстве и произведениях Иоганна Себастьяна Баха. Для патриотических почитателей настоящего музыкального искусства. Лейпциг, 1802». Эту книгу он посвятил барону ван Свитену, который был большим почитателем Баха, другом Гайдна и Моцарта и доброжелателем Бетховена. Написанная Форкелем биография Баха заканчивается следующими словами: «И этот человек, величайший композитор и величайший исполнитель музыкальных произведений, который когда-либо существовал и, по всей вероятности, будет существовать, был немцем. Гордись им, родина, гордись, но и будь достойной его!» Рохлиц, первый из известных музыковедов, уяснивший все величие Баха, писал о внезапно вспыхнувшем в 1800 году интересе к композитору: «Вращающееся колесо истории на один миг подняло на самую высокую точку славного Себастьяна Бахал Но он убежден, что время подлинного возрождения Баха еще не наступило, потому что «круговорот событий после более или менее кратких перерывов снова выносит на поверхность те главные направления, которые определены великими человеческими умами». Моцарт получил возможность познакомиться с искусством Баха у барона ван Свитена. Он писал: «Каждое воскресенье я хожу к барону ван Свитену; мы играем там исключительно только Генделя и Баха. Сейчас я как раз составляю себе коллекцию из фуг Баха, причем в нее входят произведения как Себастьяна, так и Эммануила и Фридемана». Рохлиц сообщает, что через бывшего ученика Баха кантора церкви св. Фомы, Долеса, Моцарт познакомился в Лейпциге с мотетом Баха Споем господу новую песнь; «Моцарт знал Баха скорее понаслышке, чем по его произведениям; по крайней мере, мотеты, которые никогда не были опубликованы, были ему незнакомы. Но едва хор пропел первый такт, как он взглянул вверх, потрясенный; еще несколько тактов – и он закричал: «Что это такое?» Как будто вся его душа сосредоточилась в слухе. Когда хор умолк, он с радостью воскликнул: «Это опять что-то такое, на чем можно учиться!» Ему рассказали, что в школе, где Себастьян Бах был кантором, еще хранят и берегут, как святыню, полное собрание его мотетов. «Очень правильно! вот славно! – закричал он. – Покажите-ка мне их!» Так как партитуры этих песен не было, он попросил дать ему выписанные отдельные голоса. Для тихого наблюдателя было подлинной радостью смотреть, с каким рвением Моцарт сел и разложил листки вокруг себя, держа их в обеих руках, на коленях, на всех ближайших стульях; он забыл все на свете и не встал с места, пока тщательно не просмотрел все, что было из творений Баха. Он попросил себе копии и бережно хранил их». Бетховен уже признавал выдающееся значение Себастьяна Баха по сравнению с другими представителями этой семьи. Ему принадлежит знаменитое высказывание: «Его нужно звать не Бах – (ручей), а море». В другой раз он сказал: «Старые? Среди них гениями были только немцы Гендель и Бах». Бетховен познакомился с фугами Баха уже через своего боннского учителя Христиана Нефе. По свидетельству его ученика Черни, он целиком знал наизусть «Хорошо темперированный клавир». Продолжение тут: В Берлине больше всех интересовался искусством Баха дирижер «Лидер-тафель» Цельтер, друг Гёте. Он даже сумел заразить этим своего великого друга Гёте и своего ученика Мендельсона. 9 июля 1827 года он пишет Гёте, что Бах «композитор самого высокого ранга». «Взвесив все, что свидетельствовало бы против него, нужно сказать: лейпцигский кантор – божественное явление: он ясен и все-таки необъясним». Цельтер рассказал Гёте забавную историю с портретом Баха, находившимся в собственности бывшего ученика Баха, известного музыкального теоретика Кирнбергера: «У Кирнбергера был портрет его учителя Себастьяна Баха, которым я часто любовался; он висел в комнате между двух окон на колонне, над роялем. Однажды какой-то зажиточный торговец полотном из Лейпцига, который видел Кирнбергера, когда тот, еще воспитанником школы св. Фомы, с пением проходил мимо лавки его отца, приехал в Берлин и решил почтить визитом теперь уже известного Кирнбергера. Но едва лейпцигский бюргер сел, как вскочил, закричав: „Господи, боже мой! Да ведь это наш кантор висит, Бах! Этот портрет есть и у нас в Лейпциге, в школе Фомы. Очень грубый, должно быть, человек был. Вишь, какой тщеславный глупец, приказал нарисовать себя в таком роскошном бархатном одеянии!» Кирнбергер спокойно встал, обхватил со спинки свой стул, поднял его обеими руками и замахнулся им на гостя, закричав, сначала тихо, потом все громче: „Марш отсюда, собака! Вон отсюда, собака!» Бедный добропорядочный лейпцигский бюргер, до смерти перепугавшись, бросился за своей шляпой и палкой, обеими руками схватился за дверь и выбежал на улицу. Кирнбергер снял картину, вытер с нее пыль, приказал вымыть стул филистера и снова повесил картину на старое место, прикрыв ее платком. И если кто-нибудь спрашивал, что означает этот платок, он отвечал: „Да оставьте, уж наверное за ним что-нибудь есть!» Этот случай послужил поводом к распространению слуха, что Кирнбергер помешался». Гёте услышал «Хорошо темперированный клавир» в исполнении бернского органиста Щютца. 21 июня 1827 года он писал об этом Цельтеру: «У меня было такое чувство, будто вечная Гармония беседовала сама с собой, как это было, вероятно, в груди Господа перед сотворением мира. Так оке волновалась моя смятенная душа, я чувствовал, что у меня нет ни ушей, ни глаз, ни других органов чувств, да в них и не было необходимости». Вследствие счастливой случайности недавно в одном экземпляре хоралов Баха была обнаружена подлинная рукопись стихов Гёте. Среди тех, кто в первой половине XIX века неустанно и успешно боролся за искусство Баха, на первом месте стоит Роберт Шуман. «С течением времени источники все больше сближаются» – писал он. – «Например, Бетховену не нужно было изучать все то, что изучал Моцарт, Моцарту не нужно было изучать все то, что изучил Гендель, и Генделю – того, что изучал Палестрина, потому что уже каждый из них впитал в себя наследство предшественников. Есть только один неисчерпаемый источник – Иоганн Себастьян Бах!» В 1836 году Шуман писал: «Однажды вечером я пошел на лейпцигское кладбище, чтобы посетить место успокоения одного великого человека, в течение долгих часов я искал, но нигде не нашел надписи „И. С. Бах»… . Когда я поинтересовался у могильщика, он покачал головой относительно моей неосведомленности, и сказал: „Бахов много было!» По пути домой я думал, как поэтично действует случай! Чтобы не нужно было думать о преходящем прахе, чтобы образ банальной смерти не преследовал нас повсюду, случайность разбросала его прах по всему свету, чтобы я после этого мог представить его себе только в великолепной одежде, сидящим с выпрямленным корпусом перед органом. Звучит инструмент, публика благоговейно взирает на него снизу вверх, а сверху вниз на него, быть может, смотрят ангелы…». В начале 30-х годов Шуман пишет в своей музыкальной газете: «Мир должен узнать что-то, причем чем скорее, тем лучше. Ибо можно ли поверить, что в нотных шкафах берлинской консерватории, которой старый Целътер завещал свою библиотеку, заботливо хранятся в рукописях еще по крайней мере семь таких концертов и, кроме того, бесчисленное количество произведений Баха? Лишь очень немногие знают об этом; однако эти рукописи находятся там, это совершенно точно. И вообще, не настало ли время и не было бы полезно, если бы немецкая нация однажды решила собрать воедино и издать все произведения Баха? Нам нужно подумать об этом. Быть может, эпиграфом к этому изданию следовало бы поставить слова одного специалиста, который высказывается об этом предприятии на 76-й странице этой же книжки „Нового Журнала», а именно: „Вы хотите издать произведения Себастьяна Баха, что очень приятно моему сердцу, привязанному большой любовью к могучему искусству отца гармонии, поэтому я желаю только как можно скорее увидеть это издание в книжных лавках». В 1839 году Шуман пишет в одной из своих статей: «Одним из путей продвижения вперед является изучение других великих личностей. Для опровержения этого положения приводят в пример Моцарта и утверждают, что гений не нуждается в этом, но кто мог бы сказать, сколько создал бы еще Моцарт, если бы он изучил Баха во всем его величии? Какой стимул дал ему Гайдн, и насколько больший стимул должен был бы дать ему Бах!» Шуман дает удачную параллель известной и ставшей притчей во языцех критики Шейбе, написанной им в адрес Баха, когда пишет: «Если кто-либо, однако, должен быть извлечен из забвения, то следует обеспечить нечто вроде бессмертия критикам Бетховена, а именно тому из них, который в 1799 году предвещал на 151 странице „Всеобщей музыкальной газеты»: « Если бы господин Бетховен не отрекался от самого себя и следовал велению природы, то тогда при его таланте и прилежании он, наверное, мог бы создать для нас много ценного для инструмента, который… и т. д.». Аналогия с критикой современника Баха, Шейбе, просто поразительна. «Этот великий человек, – говорил Шейбе, – мог бы стать предметом изумления народов, если бы в нем было больше приятности, если бы высокопарность и хаотичность не лишали его произведения естественности и если бы он не омрачал их красоту своим чрезмерным искусством. Он судит по своим пальцам, поэтому произведения его чрезвычайно трудно играть; он хочет, чтобы певцы и музыканты выделывали своим горлом и на инструментах то, на что он был способен на своем клавире. Это, однако, невозможно… Короче: он в музыке то же, чем был когда-то господин фон Лоэнштейн в поэзии. Высокопарность увела обоих от естественности к искусственности, от величественности к темноте; у обоих можно только дивиться тяжелому труду и чрезвычайным усилиям, которые, однако, затрачены напрасно, потому что они везде противоречат трезвому рассудку». Карл Мария фон Вебер писал в 1821 году: «Личность Себастьяна Баха, собственно говоря, даже в своей строгости была романтичной, что является подлинно немецким качеством; это, может быть, противоречит гораздо более античному характеру величия Генделя. Стиль его великолепен, блестящ и роскошен. Нужного впечатления он достигал удивительным сплетением ведущих голосов и образуюшимся благодаря этому особому ритму, переплетающемуся дальше в искусном контрапункте; из них его величественный дух построил настоящий готический храм искусства, хотя до него менее великие умы погрязали в искусственной выспренности, сухости, потому что искали внутреннюю жизнь искусства в самой форме и, конечно, ничего не находили …». Рихард Вагнер, великий завершитель стремлений Вебера, также высказался о Бахе весьма характерно. В статье «Что такое немец?» он пишет: «При стремлении обрисовать своеобразие, силу и значение немецкого одной несравненно характерной картиной, следует глубоко и разумно рассмотреть то почти необъяснимое, загадочное явление, которое представлял собой Себастьян Бах, это чудо музыки. Он является историей внутренней жизни немецкого духа в тот ужасный век, когда немецкий народ почти выродился. Посмотрите на эту голову в бессмысленном французском парике, на этого мастера, который в качестве то бедного кантора, то органиста скитается по мелким городишкам Тюрингии, названия которых мы уже почти позабыли, мучается на жалких должностях и остается столь безвестным, что понадобилось почти целое столетие, чтобы спасти его произведения от забвения; даже в музыке он столкнулся с художественной формой, которая внешне была совершенной картиной его эпохи – сухой, жесткой и педантичной, как будто в ноты вписали парик и косицу. Но посмотрите теперь, какой мир создал непостижимо великий Бах из этих элементов! Я ссылаюсь только на творения, ибо их богатство, величественность и всеобъемлющую значимость невозможно описать никакими сравнениями». Ференц Лист считал Баха своим соотечественником. По свидетельству его ученика А. Гёллериха, свое убеждение он выразил следующими словами: «Бах был моим соотечественником, ведь он тоже происходил из Венгрии, как потомок переселившегося из Братиславы в Эйзенах пекаря Иоганна Баха. Но это не влияло на его контрапункты». Достоверность этого высказывания подтверждает и другой ученик Листа, А. Страдаль: «Лист упорно верил, что И. С. Бах был венгром по происхождению. К этому выводу он пришел, изучая структуру некоторых тем Баха и многие элементы украшения, встречающиеся в его произведениях; Лист считал, что в „Хорошо темперированном клавире» можно найти прямо народные венгерские песни. Поэтому в своей фантазии и фуге „В-А-С-Н» для рояля он использовал в конце фуги венгерский поворот». Но красноречивее всех высказываний были интерпретации Листом произведений Баха. Расскажем об этом словами Вагнера: «Великий Ференц Лист удовлетворил мое желание услышать Баха, … он сыграл мне четвертую прелюдию и фугу из „Хорошо темперированного клавира». Я очень хорошо знал, чего можно ожидать от Листа, когда он сядет за рояль, но того, что услышал, не ожидал бы от самого Баха, как тщательно ни изучал бы его. Но именно в этом случае я мог видеть, что значит откровение по сравнению со всяким изучением! Исполнением одной этой фуги Лист открыл мне Баха, так что теперь я уже точно знаю, какое место занимаю после него; с тех пор я могу полностью оценить его и растворить в непоколебимой вере все мои заблуждения и сомнения относительно Баха». Иоганн Брамс выразил свое безмерное уважение к Баху в следующих словах: «Если бы вся музыкальная литература – Бетховен, Шуберт, Шуман – исчезла, это было бы крайне печально, но если бы мы потеряли Баха – я был бы безутешен». Что Шопенгауэр не оставил никаких высказываний относительно искусства Баха, было замечено еще Альбертом Швейтцером. В отличие от него Ницше в письме к Ронде пишет относительно Баха: «Эту неделю я трижды слушал „Страсти по Матфею“ божественного Баха, каждый раз все с тем же чувством безмерного восхищения. Для людей полностью отучившихся от христианства это произведение звучит как Евангелие: это музыка отрицания желания, однако без аскетизма».
Николай Шальнов: тэги: охотники за сновидениями, листы старого дневника, сказки о любви Рите снова снилось это... Просто удивительно: образ зомби никогда не тревожил Риту, ей вообще никогда эта тема была неинтересна, однако из всего сюрреализма, которого она созерцает в своих недоосознанных сновидениях, она чаще всего встречает именно этих существ. На этот раз она одела очки типа как в "Газонокосильщике", и её втянуло в игру на выживание: надо было учиться прыгать, летать, разгадывать сложные шарады, осваивать технику владения разными видами оружия - и всё это тянулось довольно долго, и всё это суровым опытным путём, т. е. не справишься с заданием - пойдёшь на корм ходячим мертвецам. Попутно с этим Рита наткнулась в своём дневнике на единственно верное описание собственного чувства, это случается с ней редко, поэтому она сюда это и выкладывает. Под рисунком, изображающим битву Артура с Мордредом, над рисунком, где грешная Гвиневра соблазняет Ланселота. Рисунки не очень хороши, посему Рита их тут не воспроизводит. ...И бусины воспоминаний вдруг Уронит Юность гордая из рук, Навек перебирать их прекратив. Д. Г. Россетти «Ведь я тогда убегал скорее от себя, чем от тебя, хотя ты, наверное, думаешь обратное... Жизнь слишком справедлива, и мои чувствам есть место разве что только на этих страницах или в тех областях мечты, о которых ещё никто из нас не имеет полного представления. Быть может, ты никогда и не узнаешь о них, или узнаешь там, где лучшее в нашей жизни является обрамлением временного сна перед nuova vita - в царстве Милосердной Смерти. Эти чувства так неуловимы, они едва мерцают, как лампады в солнечных лучах; они рождаются при первой встрече душ, знакомых, быть может, ещё в прошлых жизнях, рождаются со странной вспышкой удивления: «Как такое чудо, которое ты видишь перед собой, появилось на свет - так внезапно, когда лучшие чувства нашей юности уже остались позади и осыпали свой цвет?» Мы видим то, что нам предначертано, в глазах тех, кто остаётся в наших лучших мечтах и мыслях, часто столь далёких и порой недоступных для нас самих, остаются на всю жизнь. Мы видим это в движеньях рук, слышим в мелодии голосов, мы встречаемся с этим во снах. И порой, когда нам невыносима мысль о жизни без тех, кого бы мы могли действительно полюбить, мы вглядываемся в бодлеровские лиловые облака, «в которых мы бы утонули, благословляя смерть». Природа мудра и добра, и очень часто я прихожу к выводу, что она была права, проложив между нам расстояния и годы, разделив интересы, ибо действительное чувство, проскользни оно между нами, только бы усугубило горечь неизбежного расставания: человеческой природе свойственны слабости, даже если наши души и родственны по сути. Пусть же никогда не гаснут светила твоих глаз! В них я увидел то, чего уже и не ожидал увидеть, и то, что возбудило во мне чувство сопричастности и сострадания. Не этот ли взгляд был тем, что открыло мне тебя, и не его ли я так часто вспоминаю в состоянии мечтательной задумчивости - без умысла, без цели, зная и чувствуя его чистоту и строгость?..»
Николай Шальнов: тэги: моя шокирующая жизнь, искусство вечно, находки, светлые гении, окно в спальню Из того немногого, что произошло с Ритой за последние несколько дней, следует отметить только примечательный факт того, что дед друга Риты, тот самый, что волею случая оказался родным дядей подруги детства Риты, привёл домой какую-то потаскушку, которая стащила у него недавно купленный для внучка ноут и мобильный телефон, похожая же ситуация произошла и с соседом Риты, который пригласил её в качестве понятого освидетельствовать кражу. "Такие п*зды нужны только для того, чтобы рот разевать", - бросил разозлённый сосед. У него-то Рита и осталась на мальчишник (где среди всех четырёх присутствующих людей, несмотря на своё знакомство с ними, Рита чувствовала себя Хвостом среди Мародёров), чтобы прослушать очередную лекцию про "Жизнь без трусов" Лесли и всяких прочих искусствах соблазнения, которыми Рита не пользуется - может быть, и к счастью. Несмотря на сомнительную нравственность (ханжеский морализм Риты усматривает греховное под каждой короткой юбкой), то, как этот сосед рассказывает про прелести пикапа, Рите даже нравится. Сравнить это можно разве что с воздействием поздних прерафаэлитов на публику, как это описано у Эдуарда Швинглхурста: «Раз возникнув, античная тема предоставила художникам великолепную возможность соединять пол и искусство приятным образом, не смущающую викторианскую чувствительность. Поощряемые политикой Королевской Академии, художники изображали всё более и более привлекательных гречанок и римлянок, занятых купанием и подобными интимными делами. Качество живописи, планку которого подняли прерафаэлиты, продолжало оставаться очень высоким, поскольку викторианские ценители искусства признавали лишь мастерское исполнение». Викторианская чувствительность – это чувствительность Риты, которая в какой-то момент обнаружила в себе Бунтующую Викторианку, Викторианку-Из-Сумасшедшего-Дома и Добродетельную Викторианку. Все эти три существа преспокойно уживаются в Рите, точно три морские нимфы, снаряжающие Персея на картине Бёрн-Джонса. Кстати, Персей на этой картине удивительно хорошо выполнен, этакая чистота мужского образа. А отделка доспехов ещё прекраснее. Когда-то Рита изучала Бёрн-Джонса очень основательно, и сердце её неизменно тяготело к этому циклу ( http://www.liveinternet.ru/users/iskuzi/post206742280/ ), где оторванность пейзажа от действительности зашкаливает (действие будто бы застыло во времени на другой планете), а стилизация поднялась на необычайную высоту. Композиция фигур предельно проста и скульптурна, и Рита часто заворожённо рассматривает эту картину, питая к ней почти такое же благоговение, которое гюисмановский дез Эссент испытывал к «Саломее» Моро. Помимо этого Рита обнаружила в романе Уилки Коллинза "Женщина в белом" ещё одно описание своеобразного мужского образа, который по мере своего развития раскрыл ей новые грани не без удовольствия для Риты и к чести мастерству Коллинза. Довольно интересный образ, Рита поместила его в свою небольшую коллекцию рядом с Тамерланом из одноимённой поэмы По и Эдвардом Калленом: "Он удивительно похож на прославленного Наполеона, только в увеличенных размерах. У него безукоризненно правильные наполеоновские черты лица. По величественному спокойствию и непреклонной силе оно напоминает лицо великого солдата. Сначала на меня безусловно произвело впечатление это замечательное сходство, но, помимо этого, что-то в его лице поразило меня еще сильнее. Пожалуй, его глаза. Это самые бездонные серо-стальные глаза, которые я когда-либо видела. Подчас они сверкают ослепительным, но холодным блеском, неотразимо приковывая к себе и одновременно вызывая во мне ощущения, которые я предпочла бы не испытывать. В лице его есть некоторые странные особенности. Кожа у него матово-бледная, с желтоватым оттенком, разительно не соответствующая темно-каштановому цвету его волос. Я сильно подозреваю, что он носит парик. На гладко выбритом лице его меньше морщин, чем на моем, хотя, по словам сэра Персиваля, ему около шестидесяти лет. Но не это отличает его, с моей точки зрения, от всех остальных мужчин, которых я видела. Присущая ему особенность, выделяющая его из ряда обыкновенных людей, всецело заключается, насколько я могу сейчас об этом судить, в необыкновенной выразительности и необычайной силе его глаз. Продолжение тут: Его изысканные манеры и блестящее знание английского языка, возможно, тоже помогли ему утвердиться в моем хорошем мнении. Слушая женщину, он спокойно почтителен и внимателен, на его лице отражается искреннее удовольствие. Когда он говорит о чем-либо с женщиной, в голосе его звучат мягкие, бархатные интонации, перед которыми, что бы мы ни говорили, трудно устоять. Он великолепно владеет английским языком, и это бесспорно способствует его обаянию и является одним из его неопровержимых достоинств. Мне часто приходилось слышать о необыкновенной способности итальянцев усваивать наш сильный, жесткий северный язык; но до знакомства с графом Фоско мне никогда не верилось, чтобы какой-нибудь иностранец мог владеть английским языком так блестяще, как владеет им он. Временами трудно поверить, что он не наш соотечественник, настолько в его произношении отсутствует иностранный акцент; что касается беглости, то найдется немного англичан, которые говорили бы по-английски так свободно и красноречиво, как граф. Иногда в построении его фраз есть что-то неуловимо иностранное, но я еще никогда не слышала, чтобы он употребил неправильное выражение или затруднился в выборе подходящего слова. Все повадки этого странного человека имеют в себе нечто своеобразно-оригинальное и ошеломляюще противоречивое. Несмотря на свою тучность и преклонный возраст, он движется необыкновенно легко и свободно. У него бесшумная походка, как у некоторых женщин. Кроме того, хотя он производит впечатление по-настоящему сильного и умного человека, он так же чувствителен, как самая слабонервная женщина. Он вздрагивает от резкого звука так же непроизвольно, как и Лора. Он так вздрогнул и отшатнулся вчера, когда сэр Персиваль ударил одну из собак, что мне стало стыдно за собственное хладнокровие и бесчувственность. Кстати, это напоминает мне еще об одной любопытной черте его характера — о его необыкновенной любви к ручным животным. Кое-кого из своих любимцев ему пришлось оставить на континенте, но с собой он привез хохлатого какаду, двух канареек о целый выводок белых мышей. Он сам заботится обо всем необходимом для своих питомцев и, завоевав их любовь, полностью приручил их. Какаду, чрезвычайно злой и коварный со всеми окружающими, по-видимому, просто влюблен в своего хозяина. Когда граф выпускает его из клетки, какаду скачет у него на коленях, потом карабкается вверх по его могучему туловищу и чешет клюв о двойной подбородок графа с самым ласковым видом. Стоит графу распахнуть дверцу клетки канареек и позвать их, как прелестные, умные, дрессированные пичужки бесстрашно садятся ему на руку, и, когда, растопырив свои толстенные пальцы, он командует им: «Все наверх!», канарейки, заливаясь во все горло, с восторгом скачут с пальца на палец, пока не добираются до большого. Его белые мыши живут в пестро расписанной пагоде — красивой, большой клетке из тонких железных прутьев, которую он сам придумал и смастерил. Мыши почти такие же ручные, как канарейки, и тоже постоянно бегают на свободе. Они лазают по всему его телу, высовываются из-под его жилета и сидят белоснежными парочками на его широких плечах. По-видимому, больше всего он любит своих белых мышей, предпочитая их остальным своим любимцам. Он улыбается им, целует их и называет всякими ласкательными именами. Если бы только можно было предположить, что у какого-либо англичанина были бы такие же детские склонности и вкусы, он, конечно, стыдился бы этого и скрывал свою слабость от всех. Но граф, по-видимому, не находит ничего особенного в поразительном контрасте между колоссальностью своей фигуры и миниатюрностью своих ручных зверушек. Если бы графу пришлось быть в компании английских охотников на крупного зверя, он, наверно, невозмутимо ласкал бы при них своих белых мышей и чирикал со своими канарейками, а если бы охотники стали потешаться над его вкусами, он отнесся бы к ним со снисходительной жалостью, искренне считая их варварами. Казалось бы, это совершенно несовместимо, но на самом деле это именно так, как я пишу: граф, привязанный к своему какаду, как старая дева, справляющийся со своими белыми мышами с ловкостью шарманщика, временами, когда какой-нибудь вопрос заинтересует его, способен высказывать такие независимые мысли, так прекрасно знаком с литературой разных стран, так хорошо знает светское общество всех столиц Европы, что мог бы стать влиятельной фигурой в любом уголке нашего цивилизованного мира. Сей дрессировщик канареек и строитель пагод для белых мышей является, как сказал мне сам сэр Персиваль, одним из виднейших современных химиков-экспериментаторов. Среди других удивительных открытий, которые им сделаны, есть, например, такое: он изобрел средство превращать тело умершего человека в камень, чтобы оно сохранялось до скончания веков. Этот толстый, ленивый, пожилой человек, чьи нервы так чувствительны, что он вздрагивает от резкого звука и отшатывается при виде того, как бьют собаку, на следующее утро после своего приезда пошел на конюшенный двор и положил руку на голову цепного пса, такого свирепого, что даже грум, который его кормит, боится подходить к нему близко. Жена графа и я присутствовали при этом. Я не скоро позабуду эту короткую сцену. — Осторожней с собакой, сэр, — сказал грум, — она на всех бросается! — Потому и бросается, друг мой, — спокойно возразил граф, — что все ее боятся. Посмотрим, бросится ли она на меня. — И он положил свою толстую желтовато-белую руку, на которой десять минут назад сидели канарейки, на огромную голову чудовища, глядя ему прямо в глаза. Его лицо и собачья морда были на расстоянии вершка друг от друга. — Вы, большие псы, все трусы, — сказал он презрительно. — Ты способен загрызть бедную кошку, жалкий трус. Ты способен броситься на голодного нищего, жалкий трус. Ты набрасываешься на всех, кого можешь застать врасплох, на всех, кто боится твоего громадного роста, твоих злобных клыков, твоей кровожадной пасти! Ты мог бы задушить меня в один миг, презренный, жалкий задира, но не смеешь даже посмотреть мне в лицо, ибо я тебя не боюсь. Может быть, ты передумаешь и попробуешь вонзить клыки в мою толстую шею? Ба! Куда тебе! — Он повернулся спиной к собаке, смеясь над изумлением окружающих, а пес с поджатым хвостом смиренно пополз в свою конуру. — О мой бедный жилет! — патетично сказал граф. — Как жаль, что я пришел сюда! Слюна этого задиры испачкала мой красивый жилет. Эти слова относятся к еще одному из его непонятных чудачеств. Он любит одеваться со страстью отъявленного щеголя, и за два дня в Блекуотер-Парке появлялся уже в четырех великолепных жилетах — пышных, ярких и невероятно широких даже для него. Его такт и находчивость в мелочах так же примечательны, как и странная непоследовательность его характера и детская наивность некоторых его вкусов и склонностей. Я уже убедилась, что он хочет установить самые дружеские отношения со всеми нами на время своего пребывания в этом доме. По-видимому, он понял, что Лора не любит его (как она сама призналась мне в этом), но он заметил, что она очень любит цветы. Он ежедневно подносит ей букетик, собранный ж составленный им самим, и забавляет меня тем, что всегда имеет про запас другой букетик, совершенно такой же, для своей ледяной и ревнивой супруги, чтобы умиротворить ее прежде, чем она успеет обидеться. Стоит посмотреть, как он ведет себя с графиней на глазах у окружающих! Он отвешивает ей поклоны, называя ее не иначе, как «ангел мой», он подносит ей на пальцах своих канареек, чтобы они нанесли ей визит и спели ей песенку; когда жена подает ему похитоски, он целует ей руки; он угощает ее марципанами и игриво кладет их прямо ей в рот из бонбоньерки, которую постоянно носит с собой в кармане. Стальная плеть, с помощью которой он держит ее в подчинении, никогда не появляется при свидетелях — это домашняя плеть, и хранится она наверху, в его комнатах. Со мной, чтобы завоевать мое расположение, он ведет себя совершенно иначе. Он льстит моему самолюбию, разговаривая со мной так серьезно и глубокомысленно, как будто я мужчина. Да! Я вижу его насквозь, когда его нет поблизости. Я понимаю, когда думаю о нем здесь, в моей собственной комнате, что он совершенно сознательно льстит мне. Но стоит мне сойти вниз и очутиться в его обществе, как он снова обводит меня вокруг пальца, и я польщена, будто вовсе и не видела его насквозь до этого. Он умеет справляться со мной так же, как умеет справляться со своей женой и Лорой, с овчаркой на конюшенном дворе, как ежечасно в течение целого дня справляется с самим сэром Персивалем. «Персиваль, дорогой мой! Я в восторге от вашего грубого английского юмора!», «Дорогой Персиваль, как вы радуете меня вашей трезвой английской рассудительностью!» Так парирует он самые грубые выходки сэра Персиваля, направленные против его изнеженных вкусов, — всегда называя баронета по имени, улыбаясь ему с невозмутимым превосходством, милостиво похлопывая его по плечу и относясь к нему, как благосклонный отец — к своенравному сыну. Этот оригинальный человек так заинтересовал меня, что я расспросила сэра Персиваля о его прошлом. Сэр Персиваль или не хочет рассказывать, или действительно мало о нем знает. Много лет назад он познакомился с графом в Риме при обстоятельствах, о которых я уже упоминала однажды. С тех пор они постоянно виделись в Лондоне, Париже, Вене, но никогда больше не встречались в Италии. Как это ни странно, сам граф уже много лет не бывал у себя на родине. Может быть, он жертва какого-нибудь политического преследования? Во всяком случае, он из патриотизма старается не терять из виду ни одного из своих соотечественников, живущих в Англии. В тот же вечер, как он приехал, он спросил, как далеко мы находимся от ближайшего города, и не знаем ли мы какого-нибудь итальянца, проживающего там. Он поддерживает обширную переписку с разными лицами на континенте; на конвертах, адресованных ему, — самые разнообразные марки. Сегодня утром в столовой у его прибора я видела конверт с большой государственной печатью. Может быть, он состоит в переписке со своим правительством? Если так, то это не вяжется с моим первым предположением о том, что, возможно, он политический эмигрант. Как много я написала о графе Фоско! А каков итог? — как спросил бы меня с невозмутимо деловым видом наш бедный, славный мистер Гилмор. Могу только повторить, что даже за это кратковременное знакомство я почувствовала какую-то странную, непонятную мне самой и, пожалуй, неприятную для меня притягательную силу графа. Он как будто приобрел надо мной влияние, подобное тому, какое, по-видимому, имеет на сэра Персиваля. Сэр Персиваль, как я заметила, явно боится обидеть графа, хотя иногда позволяет себе вольности и подчас грубости по отношению к своему другу. Может быть, я тоже побаиваюсь графа? Конечно, мне еще никогда не приходилось видеть человека, которого я бы так не хотела иметь своим врагом, как графа. Оттого ли, что он мне нравится, или оттого, что я его боюсь? Chi sa? — как сказал бы граф Фоско на своем родном языке. Кто знает?"
Николай Шальнов: тэги: моя шокирующая жизнь, мыслевыброс, астрология, авторитетные фигуры, салон мамзель Ненорман, мои милые старушки Быть может, потому, что Рита весьма увлеклась романом Коллинза, и у неё не осталось времени на свои эзотерические увлечения, Рита отчего-то обратилась к этической стороне наболевших вопросов. Она подумала-подумала, и решила, что зазря она бочку катила на доктора Ярослава, и что лучше не проклинать Ту-Кого-Нельзя-Называть, хотя уметь прощать - великий дар, идёт по 12 дому гороскопа, дому князя Мышкина и высокого искусства. Обычно Рита исполняется благодарности и любви к миру, когда слушает Баха, но далеко не всегда, в основном она как-то ловит божественные отблески этого могучего светила в своей душе, а про то, что музыка этого светлого гения - это музыка добра, понимает лишь когда слушает её до тех пор, когда всем окружающим она уже надоедает. Странно, что друзьям и даже тем, кого Рита любит, Рита мелочно перемалывает кости, а своим врагам прощает, разумом, хотя обиды помнит годами. Это ужасно. И Рита прекрасно понимает Шопенгауэра, который избил старушку: всю жизнь проповедовал печальные истины бытия и в итоге сорвался. Как Рита умудрилась простить тому, кто на неё порчу навёл - она не знает, это явилось для Риты чудом вроде того, что она неустанно молится за одного человека, которого видела-то пару раз в жизни, как и то, что она в один прекрасный день бросила курить, к великой для себя неожиданности. Сей мыслевыброс излился после изучения статьи про Козу ( http://www.astromeridian.ru/kitajskij_goroskop_koza.php ), после прочтения раздела о том, какими магическими практиками пользуется этот китайский знак. Было там что-то про руны, вырезанные на дереве, которые делают это дерево невидимым. Помнится, в "Битве экстрасенсов" Джулия Ванг куда-то дело одно дерево в лесу. В другую реальность типа переместила. Рите это кажется странным, хотя долгое время она задумывалась о создании кольца-невидимки, вроде описанного в "Практической магии" Папюса, и о кости-невидимке: она был её сделала, да кошку, которую надо живьём варить, жалко. Помимо всего этого Рита обнаружила в контакте Джулию Ванг. Рита обязательно напишет ей благодарность за её искусство. Джулия написала на стене что-то вроде "Мужчины, не пишите мне о своих эротических сновидениях". Что интересно, буквально в то же день, когда Рита обнаружила эту надпись, ей приснилась Джулия, раскатывающаяся в костюме кошечки на коньках под песенку Орбакайте ("Пройти, не поднимая глаз... Пройти, оставив лёгкие следы...") по обледенелому манежу оренбургского цирка.
Николай Шальнов: тэги: искусство вечно, эстетические категории, мои университеты "...С не менее характерными чертами гомофонного склада". Читаю: "гомофобного склада". Чем-то напомнило то, как однокашники Риты на филфаке окрестили "Монадологию" Лейбница "Мандалогией". В. Галацкая Бах. Прелюдия и фуга до минор (ХТК, I том) Композиционное единство прелюдии и фуги до минор покоится на контрасте сопоставляемых в ней образов: действенного, драматического в прелюдии и грациозно-танцевального в фуге. В прелюдии до минор особенно тесно переплетаются приемы изложения, характерные для прелюдийных полифонических форм, с не менее характерными чертами гомофонного склада. Индивидуальный тематический материал сочетается с нерасчлененным, безостановочным движением и сплошным звуковым потоком. Слитность больших и малых построений (отсутствие каденций), развитие, основанное на непрерывном длительном развертывании начального тематического ядра, стирают грани этих построений. Таким образом, типичность прелюдийных форм достаточно ясно выявлена. В то же время тема прелюдии и в мелодическом и в гармоническом отношении представляет собой замкнутый четырехтакт. Полнота выраженных в первом четырехтакте основных функций лада (гармоническое движение от тоники к субдоминанте, затем к доминанте, замыкающееся тоникой Т—S—D—Т) делает возможным проведение внутренней черты, отделяющей тему от ее последующего секвенционного развития (для наглядности можно изложить эту тему аккордами с сохранением ее четырехдольного размера): Продолжение тут: Гармонически насыщенная полнозвучная фактура, приподнятая выразительность интонаций мелодии (движение от тонического звука к шестой низкой, от нее к вводному тону и образующийся ход на увеличенную секунду), упругий ритм сообщают теме характер мужественной воли, сдержанной патетики. Условно граница, разделяющая прелюдию на два крупных раздела, проходит в такте 25. Первый раздел значительно обширнее второго, зато в последнем развитие интенсивней, стремительнее. В первом разделе процесс тематического развертывания сопряжен с происходящим постепенно накоплением гармонической неустойчивости. Введение органного пункта (такт 21) и диссонантные сочетания, образующиеся в результате гармонических наложений, резко повышают степень напряженности, которая особенно усиливается к концу построения. Здесь можно было бы ожидать быстрого разрешения неустойчивости, однако внезапный поворот отодвигает устойчивое завершение, больше того, он приводит к новому нарастанию. В небольшом трехтактовом эпизоде с изломанным рисунком фигураций прорывается долго сдерживаемое волнение (Типичный для Баха прием соединения голосов, устремленных вверх, со сковывающим это стремление «стоянием» баса на органном пункте. Создаваемое таким образом драматическое нагнетание часто служит предвестием близкой развязки или кульминации.). Отсюда берет начало второй, собственно импровизационный раздел прелюдии. Назначение этого построения в том, чтобы, затормозив разрешение, выделить, подчеркнуть кульминацию: Отмечая значительность момента, Бах, единственный раз в этой прелюдии, вводит полифонический прием — канон, содействующий особой концентрации движения. Канон — вершинная драматическая точка прелюдии. Тем неожиданней вторгающийся, по-баховски многозначительный, затрагивающий глубины человеческой мысли речитатив. На краткое мгновение он тормозит предшествующее бурное течение и затем растворяется в заключительных фразах, насыщая их «словесной» выразительностью. Здесь достигается конечное обобщение прелюдии. Особенно рельефно запечатлена завершающая фраза. Это мелодико-гармонический сгусток всей прелюдии, где вводнотоновое опевание, мажорное трезвучие — логический рубеж, за которым открывается иной мир, образный мир фуги: Фуга. Интонация вводнотонового опевания из заключительной фразы прелюдии становится мелодическим зерном темы фуги. Однако в сочетании с другими «строительными» элементами эта интонация утрачивает свой ламентозный оттенок, подчиняясь новому окружению. Метро-ритмическая формула темы с равномерным распределением акцентов, повторность мотивов, приближающаяся к структуре суммирования, говорят о ее жанрово-танцевальных истоках. Есть некоторое сходство темы фуги с распространенными во времена Баха и встречающимися в его собственных сочинениях интонационно-ритмическими танцевальными оборотами: В процессе развития все звучание фуги претерпевает разного рода изменения, зависящие — как всегда у Баха — от внутреннего содержания темы. В полном единстве с темой, с ее гибкой подвижностью, находится противосложение. Именно противосложение, а затем и интермедии энергично содействуют выявлению активного начала, заложенного в теме, стимулируют рост общей динамики. Особенно интенсифицируется развитие в интермедиях. Разнообразными средствами, контрапунктическими комбинациями (перестановкой голосов) разрабатываются наиболее характерные мотивы темы и материал противосложений (фуга трехголосная, с двумя удержанными противосложениями). То это восходящие или нисходящие секвенции на мотивах темы со свободно контрапунктирующим голосом, то устремленные, ритмически выравненные линии с моторной динамикой: Интермедия подготавливает проведение темы в средней части в ми-бемоль мажоре, звучащее мужественно, звонко. Это светлая кульминация фуги. Экспозиция и средняя часть (из-за характера темы, в силу законов самой фуги, определивших более легкую фактуру начального этапа, и, наконец, мажора средней части) вносили после прелюдии известное эмоционально-психологическое смещение. Реприза, как бы минуя предшествующее просветление, перенимает от прелюдии ее патетический тон. Все голоса репризы пребывают в непрерывном одновременном сочетании в тесно соприкасающихся регистрах. В результате возникает плотная насыщенность фактуры при господстве минорного лада. Процесс драматического преображения концентрируется в последнем репризном проведении. На этот раз тема проходит в самом низком для фуги регистре. В этой, уже драматической, кульминации тема предстает в патетическом аспекте. В небольшой коде вновь высветляется колорит фуги. На постепенном истаивании тонического органного пункта как тень, отзвук прелюдии проходит тема. Кода вбирает в себя и конечное просветление прелюдии и какую-то наивную непритязательность начального облика темы фуги:
Николай Шальнов: тэги: искусство вечно, светлые гении Разбирая свои завалы в шкафу, Рита наткнулась на иллюстрации Доре к "Истории крестовых походов" Мишо: когда-то этими картинками, развешанными по стенам своей халупы, Рита мотивировала себя к трудам на ниве образования, жаль, правда, что впустую. Вместе с ними в файле лежали и его иллюстрации к "Божественной комедии", к третьей части. Очень нравятся эти картинки, с последней очень вяжется "Триумф любви" - увертюра к вагнеровскому "Тангейзеру": http://muzofon.com/search/%D0%A0%D0%B8%D1%85%D0%B0%D1%80%D0%B4%20%D0%92%D0%B0%D0%B3%D0%BD%D0%B5%D1%80%20%D0%A2%D1%80%D0%B8%D1%83%D0%BC%D1%84%20%D0%9B%D1%8E%D0%B1%D0%B2%D0%B8%20%D0%A3%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%82%D1%8E%D1%80%D0%B0%20%D0%BA%20%D0%A2%D0%B0%D0%BD%D0%B3%D0%B5%D0%B9%D0%B7%D0%B5%D1%80%D1%83 "Любовь, что движет солнце и светила":
Николай Шальнов: тэги: графомания, сказки о любви Написалось. Мелодия: Елена Ваенго - "Болею Тобой". На память В. К. Сон Данте (Беатриче) "Мне теперь мира мало, Хоть мир во мне" (Е. Ваенго) Вечер. Свечи тихо гаснут С уходящим светом дня. Снова ты спешишь напрасно Дотянуться до меня: Чем была я, чем я стала - Всё - ничтожество сует, Мне теперь и рая мало, Друг земных коротких лет. Лунным светом я дорожку В сердце проложу тебе (Может, пьяный ты немножко, Мой прославленный поэт) И слезою в знак привета На высокое чело, Капну я, и до рассвета Точно звёздное стекло, Привлекать людские взоры Будет этот лучик сна. Нищий скажет: "Нет позора, Что Флоренции сынам Забывать возможно вскоре Нежных дев сердец своих, Только смерть холодным взором Равнодушно в очи их Бросит свой привет прощальный, В лес полночный отведя, Где решится их печальный Жребий... Медленно скользя В полусонных водах Стикса, Мерный счёт ведёт Харон Их грехам - грехам блудницы... Или после похорон Снизойдёт к ним ангел светлый В блеске утренних лучей, И душа в одеждах бледных Вознесётся в Эмпирей". И со мной такое было: Белый мак в зените дня Голубь мне принёс - и диво Созерцать душа моя Не успела, пробудившись В кущах рая, меж огней Восхитительно-лучистых И холодных, как Борей. Мне не описать словами Этот полдень без конца, Где блестит над небесами Искупитель, и сердца Исполняются любовью, Светом, миром и - как знать? - Может, вместе мы с тобою Вкусим эту благодать. Я при жизни не сумела Разгадать твою любовь, Здесь я словно онемела, Лишь тебя узрела вновь. Этот сон как блик лучистый На мгновенье явлен мне: Время здесь скорее мчится, Чем на горькой сей Земле, Где стремишься ты прославить Ту, что стала вновь мечтой, Предначертанной оставить Вечный след в толпе людской. Знай: я жду тебя, любимый, Там, где верные сердца Начинают nuova vita До вселенского конца.
Николай Шальнов: тэги: мыслевыброс, размышления, авторитетные фигуры, меланхолия Когда Рита начинает что-то анализировать, она лишается одного прекрасного качества - чувствознания и чувствительности, которых иногда полезно пускать в ход (боже, как расчётлив наш ум в стремлении из всего извлечь выгоду!). Может быть, это и к лучшему. Во всяком случае, "какая мне разница, запомнит ли меня мир, если сама я с большим удовольствием забуду и его, и себя", - как говорила Джулия Ванг. Рита вспомнила ещё выражение одной из своих авторитетных фигур - Ренаты Литвиновой. На вопрос о том, как бы она хотела умереть, она ответила выражением, похожим на это: "Как самолёт над Бермудским треугольником - пропав со всех радаров". Пока Рита строчила в свой пуффендуйский дневник замечания касательно "Божественной Комедии", она вспомнила про то, что та деньга, которую Рита хотела сплавить на том главного дантовского сочинения, пойдёт теперь на Книгу Лоры Бочаровой. Ну, по ходу дела, так оно и есть: как "Комедия" стала эпохальным произведением, так и сочинения Лоры, собранные в этой книге, увенчают долгий период её деятельности и привлекательность ролевых игр, символом которых Лора стала для Риты. Там есть и "Лилия и крест", и раздел "Снейпология", так что Рита надеется, что ей приоткроется новая грань личности, ставшей для Риты и героической, и знаковой для своей эпохи. Помимо всего прочего. Рита обнаружила для себя творчество Алины Орловой. Рита охарактеризовала его как такой созерцательный современный декаданс, хотя это и простой поп-фолк. "Любой московский музыкальный журналист постоянно слышит об Алине Орловой, это можно понять: её продвижением здесь занимаются люди из журналистской среды, и вот уж их-то ни за что не упрекнёшь в том, что они заняты не своим делом. Певица, которая поначалу воспринималась как некрупная фигура в хвосте колонны англоязычных девушек за роялем, в итоге доказала свою самобытность, обросла ангажементами, пронеслась по фестивалям и стала желанной гостьей, жаль, нечастой". Цитаты Лоры Бочаровой Слова про любовь мало стоят в нашем мире поступков. Но есть вещи, которые ни с чем не спутаешь. Моя любовь к вам была такой огромной, сияющей, словно... выламывалась из моего тела, я был не в состоянии молча носить её в себе, она рвалась наружу как вопль радости, как... свет. Понимаете? Над деревьями полыхнуло, и с неба упали первые капли. Они были мелкими, осенними, и сильно походили на мою будущую старость. ...Непринятая любовь становится болью, а боль — это месть. Продолжение тут: Любовь — это не чувство. Это не эмоция, не переживание, не жажда, не голод по родству. Любовь это стихия. Я дал слово любить Вас, и не отступлюсь от него. Я никогда не был любим, и полагал, что готов жить без этого. За любимых людей отдают жизнь, закрывают их собой в бою, либо с ними следует соединить тело, и это самый приятный путь. Вот так: не хватило пороху. А потом все эти люди умерли, и ты перестал ломать голову о любви. Теперь ты о ней только читаешь. Потеря или приобретение? Я не мог понять, понимаем мы друг друга с полуслова, либо не понимаем вовсе. Как это принято у взрослых, избитых жизнью людей? Знаю, что каждый из нас приписывает другому только собственные чувства. Но отчего такая простая вещь как... любовь... Отчего в этой простой вещи мне отказано?! Разумеется, я желаю вас. Но никто, хотя бы раз соприкоснувшийся с голосом сердца, никогда не перепутает похоть и любовь. У вас такая концепция: сексуальная жажда как побег от одиночества, да? Знаете — она ничего не стоит! Глупая стеснительность никогда никому не помогала. Меня не оставляла мысль о том, что сам я пахну казармой, мокрой псиной, я чувствовал горький пот, пары принятого алкоголя, терпкий запах возбуждения. Как его не стошнит... Очень глупый вопрос, достойный ребёнка. Любящие люди этого не замечают. Для них наша вонь — многогранный аромат тысячи вишен. Есть разные степени родства. Терять близких людей, и терять любимых людей — совсем не одно и то же. Не знаю, отчего Вы постоянно противопоставляете любовь и желание! Может потому, что реализация желания может быть отвратительна! Раньше я такого не предполагал. Или в вашей деревне так принято? Говорят, что хайку — это смерть. Первая строка произносится на границе жизни и смерти. Вторая настигает нас уже из небытия. Последняя примиряет с вечностью... ... Что бы я не сказал ему — сделал бы только хуже. Я уже понял, что момент для прощания упущен. Я должен лежать в траве, потому что сроднился с ней, и, как подсказывал ком в животе, мучиться двойственностью. Двойственность мира порождает страдание. Видимо, я сроднился с ним так же, как с этой травой. Подлинная любовь почти неподвижна, как я помнил с детства, она опирается на глубокое внутреннее родство. С товарищами не спят. С друзьями и родственниками не спят, с учителями не спят. Это непристойно, опасно и против природы. Для успокоения природы существуют наёмные женщины.
Николай Шальнов: тэги: музыка, о ничтожествах и горестях жизни, сумасшедший дом для непослушных дев викторианской эпохи Риту жутко бесило, когда её приятель постоянно говорил что-то типа: "Хочу умереть от рака", "Хочу стать гопником", "Хочу поехать в Чернобыль и облучиться там". А вчера, кода Ваенга пела уже сотый раз, Рита вспомнила одну свою родственницу, которая от несчастной любви закрылась в комнате и без конца слушала одну песню, пока не сошла с ума и не умерла. По ходу, то свидетельствование в истории болезни, что наследственность Риты не отягощена, не совсем верно. Что же: у Эмили Отемн отец был шизофреником, а мать страдала тем же недугом, что и королева викториндастриэла. Рита и подумала: "Вот было бы здорово тоже так же умереть". Хех. Видимо, захотелось снова стать Офелией в родимом сумасшедшем доме. Если бы Рита это и сделала, то вот под эту музыку. Олеся из "Давай поженимся" поёт, причём это - полный вариант, не тот, что был в передаче. Очень красивая песня.
Николай Шальнов: тэги: графомания, мои милые старушки, авторитетные фигуры Хех. Оказывается, "Видением Данте" или "Сном Данте" Рита окрестила ещё одну свою писулю, которую когда-то посвятила Той-Кого-Нельзя-Называть. Поскольку эта светлая королева не оказалась таковой и полиняла перед взорами Риты, Рита вычеркнула посвящение, а оставлять без посвящения это дело как-то не хочется. Вот и решила она посвятить стихотворение Лоре Бочаровой, благо что ни одного стиха у неё королеве ролевых игр почему-то не посвящено. Видение Данте Лоре Бочаровой Прошло полгода, только мне Явилась вновь она во сне, Бальзам любви излив на раны, Как сквозь небесные туманы Я вижу сферы хрусталя, Что омываются слезами Святых молитв, и славу дня Готовят вечные созданья, Следя светил неспешный ход. Там вечно любящих лобзанья, Недолюбивших на земле, И светлый ангелов полёт Сплетает дружный хоровод. На миг открылось зренье мне: Нет, это снится, мнится мне! Седьмой, последний небосвод, Седьмое небо Эмпирея! Там всё ликует, вечно рея, В огнях божественных лучей, В благих созвучьях песней Рая! Но всё бледнеет, прославляя Бессмертье той, о ком речей Не хватит смертному созданью. И этих царственных очей Снести сиянья, не сменив Могучих глаз своих вперянья, Не смеют, молча окружив, Престолы, Божьи подражанья. И только я не отвратил Взор от которой я любил, Что ярче солнца и светил.
Николай Шальнов: тэги: артуриана, графомания Почитала Рита стихи своего восемнадцатилетия. Посмеялась. Вот ведь пылкая была, а Перо ещё более пылким =) Размышление над сонетом заставило Риту вспомнить отрывок из интересной статьи: "...Юная дева велит Персевалю выполнить ее поручение (принести голову белого оленя), без особой стыдливости пообещав за это «доставить ему удовольствие». По возвращении Персеваля в замок она приводит юношу в восхитительную комнату: «Персеваль не заснул, как обычно. Все его мысли были устремлены к юной деве, красота которой могла сравниться с красотой феи, как вдруг дверь отворилась и та, о ком он думал, вошла к нему и разделила с ним ложе. Обещание, данное ему юной девой, было выполнено, однако их любовные утехи не обернулись безумной страстью, поскольку дева соблюдала обет целомудрия. Ночь для них обоих была настолько прекрасной, что наступившее утро было восхитительным для всего края». Странный эпизод… Объяснить его можно лишь в рамках более широкого контекста. Столь эротичному приключению героя автор, как кажется, стремится придать умиротворяющий вид, который соответствовал бы морали того времени. Конечно, Персеваль влюблен в свою подругу Бланшефлер, она даже станет его законной супругой, — правда, произойдет это уже в другом романе, в немецкой версии Вольфрама фон Эшенбаха. В определенном смысле Персеваль верен Бланшефлер, что, однако, не мешает ему, как и ранее Передуру, влюбляться во всех женщин, встречающихся ему на протяжении долгого пути-инициации, конечным пунктом которого станет обретение Грааля, символизирующего некое Высшее Знание. Продолжение тут: Любовная связь Персеваля и юной девы, обладательницы волшебных шахмат, более напоминает ритуалы брахманского тантризма, нежели обряды и обычаи западноевропейской христианской культуры. Разумеется, подобное поведение героев было недопустимым в рамках иудейско-христианских законов, однако в представлении древних кельтов такое положение вещей вполне соответствовало норме. Дать правильное истолкование этой любовной связи можно лишь в том случае, если мы обратимся к понятию «Fine Amor», иными словами, к «куртуазной любви», охватившей в ХII–XIII веках дворы аристократов. «Fine Amor» предполагает полное единение, абсолютную связь влюбленного рыцаря и его прекрасной дамы, но подобный союз не имеет ничего общего с браком, явлением социального порядка, закрепленным гражданским законодательством в соответствии с этическими нормами господствующей религии. «Fine Amor» является инициацией, предназначенной для того, чтобы партнеры достигли наивысшего знания. Если обратить внимание на детали этой «амурной истории», то можно сделать вывод, что и Персеваль, и дева, владеющая волшебными шахматами, стремятся коагулировать взаимную энергию, однако делается это не с целью зачатия и произведения на свет потомства. Речь идет не о простом соитии; шаг за шагом любовь открывает героям все новые тайны мироздания, знаменуя переход к некоему неуловимому состоянию, ведущему к постижению неких духовных законов. Восточный тантризм проповедовал то, что в современном понимании расценивается как отказ от мужского семяизвержения и обратное поступление семени в организм. «Fine Amor» позволяла мужчине и женщине любые способы утоления их любовной жажды; подобное разрешение было удобным выходом из затруднительного положения, особенно если учесть то, что женщина в основном была замужней и имела детей. Соитию всегда сопутствовал риск: оно могло обернуться внебрачным потомством. Как доказал Рене Нелли, именно это обстоятельство породило в «куртуазной любви» формальный запрет: она не принимала прелюбодеяния, но превозносила «уход» к возвышенному Знанию. Юная дева с шахматами пообещала «доставить удовольствие» Персевалю, поскольку он преодолел все испытания, справился со всеми ее заданиями и тем самым доказал, что он достоин стать обладателем «возвышенного Знания». Она сдержала свое обещание, проведя с ним всю ночь. Текст не дает нам полного объяснения того, что же произошло между ними, но это легко представить: героям позволено все, кроме коитуса. Оргазм партнеров никогда не был под запретом, если только не имело места семяизвержение «in vas naturale». На таком уточнении настаивали христианские моралисты, по своему усмотрению изменившие мотивировки запрета, содержащегося в Библии: речь идет об Онане, наказанном за то, что он изливал свою сперму на землю; если бы это семя было собрано таинственной Лилит, оно породило бы демонов". Весь текст тут: http://rulibs.com/ru_zar/sci_history/markal/0/j19.html Персеваль и Дева Кубок мимо пронесён, это был Грааль чудесный, Ангелы шептать устали мне молитвы о спасенье: Кубок страсти полнокровной моему прелестней сердцу, Полон летних снов он душных, полон он надежд весенних! Я бросаю меч, ныряя в битву сладкую в простыне, Пусть же бури и ненастья нас обходят стороной! Этот замок, что затерян в миражах среди пустыни, Будет раем, будет домом, где я счастлив лишь с тобой! Здесь, в истоме неги властной, под напевы мандолины Я сложу Вам песнь-канцону, мадригалы, басни, сплины: Покорится Ваша гордость власти робкой простоты. Позабудьте Ваши чары, позабудьте Ваши книги: Раб желаний прихотливых, я готов носить вериги, Одурённый нежным ядом бесподобной красоты!
Николай Шальнов: тэги: салон мамзель Ненорман, искусство вечно, светлые гении, сказки о дружбе, моя шокирующая жизнь Перебирала Рита фотографии Джии Каранджи. Она часто их пересматривает - то ли от того, что они удивительно красивы, то ли оттого, что Джиа похожа на Ритину подругу, то ли потому, что статью про Джиа Рита прочла в критический период жизни и нашла, что судьба первой супермодели подозрительно напоминает судьбу самой Риты: Джиа так часто была одинокой... Наверное, как и все великие люди. "Вдохновение - это вечное одиночество", - пела Гагарина. "Джиа во многом раскаялась в конце своей жизни", - писала Рите знакомая в прощальной записке перед тем, как уехать в Петербург на долгие три года. Эта подставка чудесно пахнет можжевельником. "...Вот почему я магии решил Предаться: жду от духа слов и сил, Чтоб мне открылись таинства природы, Чтоб не болтать, трудясь по пустякам, О том, чего не ведаю я сам, Чтоб я постиг все действия, все тайны, Всю мира внутреннюю связь; Из уст моих чтоб истина лилась - Не слов пустых набор случайный!" Гёте, "Фауст"
Николай Шальнов: тэги: о ничтожестве и горестях жизни, астрология "Стоило из-за рубля так *опу рвать?" - этот вопрос Рита хотела задать своему приятелю, с которым одно время очень долго и интересно общалась, и который предложил ей сомнительный заработок в интернете. И здесь не в смысле про скупость, а про то, что затраты на это дело вернее всего не окупятся. Все эти финансовые пирамиды, обещания золотых гор и проч. проч. - Рита по опыту знает, что лёгких денег не бывает. Вот ведь как природа, "склонная к противуречию", сотворила этого человека: Рита изучала натальную карту этого интересного Дева и обнаружила там прямо противоположные соединения, ниже привела несколько из них. Вопреки его многим замечательным качествам, его излишняя прямолинейность доставила Рите немало минут недоумения, как, наверное, это бывает с людьми, которые впервые видят Риту. "Твоё появление меня немного шокировало" - "Ничего страшного. Моё появление многих шокирует". Тригон Марс-Плутон Развитая воля, способность обновлять свою жизнь и все то, что требует сознательного труда. Глубокое понимание и реализм соединены с волей и силой. Иногда интерес к новым естественным наукам. Умеют использовать оккультные силы на благо людей. При необходимости сражаются беспощадно, не уступая, не зная страха, их не запугать. Знают динамическую сторону жизни. Для них жизнь - поток энергии, а не ряд неподвижных условий. Сильная, выносливая конституция, много выдержки. Способны восстанавливать силы, получая из высших источников. Оппозиция Марс-Уран Взрывы сил, ссоры, плохое настроение, раздражительность, нелюбовь к рутине и дисциплине. При появлении желания трудиться доходят до изнеможения. В этом аспекте нет меры. Опасность насильственной смерти, так как Уран кульминирует в Скорпионе, где Хозяин Марс, отсюда двойное влияние Скорпиона. Во время войны, при соответствующих транзитах или прогрессии - это означает насильственные действия, они становятся жертвами или агрессорами. Упрямство и необузданное свободолюбие - с ними трудно иметь дело. Их не переубедить. Они учатся лишь на горьком опыте. Молодежь бесстрашно участвует в революциях, если только другие факторы подтверждают. Часто попадают в опасные ситуации, необдуманными поступками друзей превращают во врагов. С ними трудно, упрямы, в жизни много неожиданных перемен. Они и сами стараются изменить положение дел, но без ясной цели. Необдуманные действия доводят близких до отчаяния. Путают инстинкты с волей. Опасность от машин и электричества.
Николай Шальнов: тэги: ролевые игры, киномания, искусство вечно Нашла Рита сериал в духе "Викторианской фермы" с Рут Гудмен - "Колониальный дом" называется. Про то, как группа экспериментаторов восстанавливает быт и нравы эпохи колонизации Америки. Интересно так, романтично, Рита припомнила те бесчисленные приключенческие романы, которые читала в отрочестве - от Хаггарда до Шклярского. По ходу просмотра постоянно возникала ассоциация кадров сериала с картинами прерафаэлитов - настолько они были натуралистичны и умилительны. Вспомнилась, например, картина Ханта "Английская семья защищает друидских проповедников": http://www.catholictradition.org/Easter/easter-priest.jpg и все вариации прерафаэлитов с барашками и прочими домашними животными, и "Прощание с Англией" Брауна: https://artchive.ru/artists/1199~Ford_Meddoks_Braun/works/200775~Proschanie_s_Angliej Швинглхурст пишет: "Острота этой картины ["Прощаение с АнглиеЙ" - Ш. Н.], изображающей печальных эмигратов, должна была найти отклик во многих сердцах в эпоху массового вынужденного переселения из Британии в поисках лучшей жизни. Положение самого Брауна, борющегося с трудностями безденежного художника, вероятно, добавило безнадёжности выражениям лиц супружеской пары на его знаменитом холсте. Браун в определённый момент дошёл до того, что обдумывал возможность переезда в Италию, от чего художника избавила продажа данной работы. Корабль, на котором находятся супруги и их ребёнок, отплывает в долгое путешествие: об этом говорят развешанные на поручнях свежие овощи и полная провизии спасательная шлюпка на заднем плане, - юнга выбирает в ней что-то для приготовления первой трапезы на борту". И картина Браунскомба "Первый День благодарения в Плимуте" вспомнилась, она внизу. "Колониальный дом" ( http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=1831567 ) Год выпуска: 2004 Страна: США, Великобритания Жанр: документальный, реальное ТВ Продолжительность: 8+ выпусков Перевод: Профессиональный (Одноголосый) Режиссер: Кристи Джейкобсон, Сэлли Аиткен, Николас Браун В ролях: Джонатан Аллен, Джулия Фризе, Кэролин Хайнц, Дон Хайнц, Amy-Kristina Herbert, Пол Хант, Jack Lecza, Джефф Лин, Доминик Мьюир, Michelle Rossi-Voorhees Описание сериала: У вас есть возможность с головой уйти в самую настоящую колониальную жизнь, разворачивающуюся в англо-американском реалити-шоу “Колониальный Дом”. Небольшая община будет пытаться построить новую жизнь в отдельно взятой колонии. В проекте принимают участие три семьи - семеро человек, которые высаживаются в Новом Свете с небольшим количеством имущества и стадом скота. Им придется начинать строить колонию практически с нуля! Первым делом поселенцы избирают своего Губернатора. Именно ему придется решать все проблемы маленькой колонии и взять на себя все функции лидера. Однако, это лишь начало испытаний, которые каждый из них решил добровольно возложить на себя. Далее, участникам этого уникального эксперимента придется притираться и приспосабливаться к жизни в общине, где у каждого свои взгляды на ведение хозяйства и свои мысли по поводу построения жизни в колонии. Жестокая реальность “накрывает” их всех с головой уже при первой же попытке возделать такую культуру, как кукуруза! Сколько отчаяния и разочарования придется им испытать!
полная версия страницы