Форум » Дневники персонажей » Дневник Риты Скитер (продолжение) » Ответить
Дневник Риты Скитер (продолжение)
Николай Шальнов: [quote]И они пали в его объятия, и осыпали его поцелуями, и отвели во дворец, где облекли его в дивные одежды, и возложили на его голову корону, и дали ему в руки скипетр, и он стал властелином города, который стоял на берегу реки. И он был справедлив и милосерд ко всем. Он изгнал злого Волшебника, а Лесорубу и его жене послал богатые дары, а сыновей их сделал вельможами. И он не дозволял никому обращаться жестоко с птицами и лесными зверями и всех учил добру, любви и милосердию. И он кормил голодных и сирых и одевал нагих, и в стране его всегда царили мир и благоденствие. Но правил он недолго. Слишком велики были его муки, слишком тяжкому подвергся он испытанию — и спустя три года он умер. А преемник его был тираном.[/quote] Оскар Уайльд, "Мальчик-Звезда"
Николай Шальнов: тэги: сказки о смерти, мои милые старушки, о ничтожестве и горестях жизни, светлые гении "Сказки о смерти" - новый тэг, который Рита вводит в честь универсальной идеи роулингской эпопеи (мамаша Ро сама говорила, что поттериану пронизывает идея смерти и, собственно говоря, это и есть сказка о смерти). Рита процитирует себя, хотя до этого никогда подобного себе не позволяла: "Смерть всегда блуждает рядом, хоть бессмертье - наш удел". Как выяснилось, вслед за Кристофером Ли в лучший мир вчера отправилась Жанна Фриске. Жаль, в детстве Рита, помнится, отплясывала под её песенки, да и позднее, по-видимому, в качестве награды за труды, её "Ла-ла-ла" явилось Рите в форме прекрасного проникновенного искусства, через который Рита обновилась, было ей лет восемнадцать... Да и в "Последнем герое" Рита тоже за неё болела. Помнится, из наипечальнейшего, что было в жизни Риты - из опыта общения с Той-Кого-Нельзя-Называть, - она помнит, что последняя сказала по поводу смерти своего одногруппника: "Все одногруппницы плачут, убиваются, а я подумала-подумала, и сказала себе: "Ну, умер - и умер, с кем не бывает". Тогда Рита в глубине души с этим согласилась, но, спустя годы, несмотря на всю свою танатофилию, она поразилась, до каких ступеней цинизма можно опуститься, чтобы это произнести. "Разврат и Смерть, трудясь, вы на лобзанья щедры". Ещё одного светлого гения, но могилу которого Рита положила бы свой stephanos, она вспомнила сегодня, и это - Артур Шопенгауэр, который верно вывел, что смерть - лишь избавление от ничтожеств и горестей жизни, от диссонанса прекрасного, самым совершенным из которого он считал музыку, и того, что он, в противовес Лейбницу, назвал "худшим из возможных миров". Да и буддисты, мудрые люди, умирали всегда с необыкновенным равнодушием, понимая, что эта жизнь - "лишь печальное преддверие, ведущее в сумерки, за которым лежит долина того света, что не угасим никакими бурями, что горит без светильни и без масла". Очень хорошо о смерти пишет архимандрит Рафаил в своей книге "Умение умирать или искусство жить", Рита читает его всегда с большим удовольствием, пресытившись св. Августином, его увещеваниями и его бесконечным плачем - это сильно смахивает на саму Риту: "Образно говоря, человеческая душа в руке своей держит руль вселенной. Она создана для богообщения, но чаще всего стремится к общению с демоном. Она частица неба, упавшая в грязь. Она одинокая маска среди шумного, пестрого карнавала. Она или, забыв свое божественное достоинство, отождествляет себя с червем и зарывается в грязь; или, ощущая трагизм своего бытия, безмолвно вопиет: «Для чего мне дана эта жизнь, зачем я попала сюда?». …Ответь мне, душа моя, кто ты? Если ты от , то почему ищешь счастья в грязи? Если ты от земли, то откуда у тебя тоска по небу? Если ты царица, то зачем надела вместо порфиры нищенские лохмотья; если родилась нищей, то почему ищешь богатства, которого не имела? Если ты не знаешь Бога, то почему вдруг среди мирского шума сердце твое внезапно дрогнет от слов молитвы, непонятных тебе, как от звуков песни, слышанной в далеком детстве? Если ты не помнишь о рае, то откуда эти горячие слезы, которые обжигают твое сердце, слезы неведомой любви, более сладкие, чем все наслаждения мира? Кто напечатлел в глубине твоей таинственное имя Бога? Как могла ты забыть о Нем, точно богач, зарывший клад и затем потерявший место, где он сокрыт? Кто ты? Горный орел с поломанными крыльями или еще не оперившийся птенец, который беспомощно ползает по земле, а вороны каркают, глядя на него с веток деревьев? Почему порой ты кричишь и бьешься во внутренних муках, как зверь, попавший в капкан, грызет железо, желая вырваться на волю и падая в изнеможении? Будучи подобна бесплотному Ангелу, ты облечена в бренное тело, которое по смерти истлеет в гробу. Как стала ты трупоносицей, душа моя? Почему, видя вокруг картины и призраки смерти, ты отгоняешь, как врага, мысль о неизбежном приходе ее к тебе? Почему ты впилась в эту земную жизнь, как клещ в собачье ухо? Господь дал тебе все для спасения, но ты как слепец, который несет мешок с золотом и не знает, что в нем. Почему, душа, ты, простая по природе, как луч света, превратилась в клубок неразрешимых противоречий, в узел со спрятанными концами, развязать который сам человек бессилен? Почему, душа моя, уподобилась ты малому, неразумному дитяти, с ядовитой змеей, любуясь ее окраской, или собирающему цветы на поверхности топкого болота? И отвечает душа: «Я падшая звезда, хранящая память о небе, я любовь Христа; ради меня Он сошел на землю. Господь, сотворив меня, как отблеск Божественного света, вручил мне царский перстень, чтобы я обручилась с Ним; этот перстень – моя свободная воля. Как велика любовь Божия ко мне: я сотворена Его словом, а искуплена Его Кровию, о спасении моем будут радоваться небеса, а о гибели – скорбеть Ангелы, как братья над гробом своей младшей сестры! Больше не спрашивай меня ни о чем: я тайна для себя самой. За гранью слов – область молчания, тайну же мою откроет вечность». ...В один ненастный день, в тоске нечеловечьей, Не вынеся тягот, под скрежет якорей, Мы всходим на корабль — и происходит встреча Безмерности мечты с предельностью морей. Что нас толкает в путь? Тех — ненависть к отчизне, Тех — скука очага, ещё иных — в тени Цирцеиных ресниц оставивших полжизни, — Надежда отстоять оставшиеся дни. В Цирцеиных садах дабы не стать скотами, Плывут, плывут, плывут в оцепененьи чувств, Пока ожоги льдов и солнц отвесных пламя Не вытравят следов волшебницыных уст. Но истые пловцы — те, что плывут без цели: Плывущие — чтоб плыть! Глотатели широт, Что каждую зарю справляют новоселье И даже в смертный час ещё твердят: вперёд! <...> Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило! Нам скучен этот край! О, Смерть, скорее в путь! Пусть небо и вода — куда черней чернила, Знай, тысячами солнц сияет наша грудь! Обманутым пловцам раскрой свои глубины! Мы жаждем, обозрев под солнцем всё, что есть, На дно твоё нырнуть — Ад или Рай — едино! — В неведомого глубь — чтоб новое обресть! Ш. Бодлер
Николай Шальнов: тэги: музыка, окно в спальню Рита долгое время заучивала партию флейты для "Травушки" Мельницы и не обращала внимания на то, какие красивые там слова. "Сколько раз я видела пожар-пепелище, сколько я ночей сна не знала...". А Рита тоже долго не знала сна, когда квартирантки соседки тёти Вали устраивали попарные скачки этажом выше. Сейчас вроде поутихли. А так - хоть кастрюлю с водой выливай, как это сделала Аманда из "Секса в большом городе", когда трансвеститы на улице мешали ей заниматься любовью. Жаль, что Рита не владеет Заглушающим заклятьем. Зато она активно использовала "Оппуньо" Гермионы, когда отправляла назад бычки, которые квартирантки сбрасывали на ритину лестничную площадку. Вместе с этим Рита нашла в сети интересную немецкую группу - "Oonagh", темы их песен - всё о добром старом Средиземье. Особенно красивые композиции - "Undomiel", "Orome", "Feanor", "Silmarilli" ( http://pesni.fm/search/Oonagh ) А "Травушка" - это про Риту. "Сколько моё сердце ошибалось, да всё ищет, да судьбы своей не узнала".
Николай Шальнов: тэги: искусство вечно, старые мастера, нарциссизм Побывала Рита на органном концерте, по сути, осуществила свою давнюю мечту. Не так-то часто к нам органисты приезжают. В общем, после этих четырёх дней, пронизанных божественными восторгами, у Риты было впечатление, что её послали пинком с небес, оставив лишь прекрасные и незабываемые воспоминания. Написала отчёт. Также у Риты появился фотик, и устроила она очередной селфинг: Органный концерт в костёле Поистине, Господь, вот за твои созданья Порука верная от царственных людей: Сии горящие, немолчные рыданья Веков, дробящихся у вечности твоей! Ш. Бодлер Побывал я на органном концерте в оренбургском костеле. Подобная возможность выпадает нечасто, а в моём случае – и вовсе первый раз в жизни. «Посмотришь, - говорила знакомая, - на оренбургское светское общество». Впрочем, не смотреть пришлось, а слушать. Хотя и смотреть было интересно: я первый раз видел католический храм изнутри, и подобное лицезрение вызвало у меня массу возвышенных чувств. Это место, где молитвы людей – дар мятежных душ – обращены ввысь, где тихое созерцание позволяет ненадолго отвлечься от «ничтожеств и горестей жизни», о которых писал Шопенгауэр, который сам, как известно, ценил музыку превыше любого другого из искусств. А орган, как известно, «…есть по преимуществу выразитель глубочайших и могущественнейших стремлений человеческого духа; ему в особенности свойственно воплощение в музыкальных образах и формах стремлений нашего духа к колоссальному и беспредельно величественному; у него одного существуют те потрясающие звуки, те громы, тот величественный, говорящий как будто из вечности голос, которого выражение невозможно никакому другому инструменту, никакому оркестру… Невозможно ожидать где бы то ни было проявления и полного развития высших и глубочайших сторон музыки без того, чтобы в этом развитии орган не играл самую первую роль». Музыка была великолепная, многие из творений старых мастеров я услышал впервые и точно побывал на небесах. Слушать органное исполнение «в живую» - это совершенно особенный опыт, каждая нота достигает твоего сознания и преображает душу, и я безмерно восхищаюсь теми, кто способен снова оживить ту музыку, что явилась венцом совершенства явленного Богом через красоту и величие человеческого. Для меня искусство органиста – что-то недостижимо далёкое, быть может, потому, что органная музыка с сознании многих ассоциируется с абстрактной духовностью, и проводники этой музыки для меня – люди от Бога. Когда я поднялся наверх, чтобы отнести цветы исполнительнице – лауреату международных конкурсов и очень талантливой женщине – Наталье Михайлове, я был поражён, как эта хрупкая изящная девушка сумела вместить в себя всю эту красоту, и так хорошо выразить её, донести до нас почти божественное великолепие. «Спасибо вам за то, что вы подарили нам Небесный Огонь и возможность соприкоснуться с Вечностью», - написал я ей в записке. Вообще мне хотелось сказать Наталье словами Марчелло из «Консуэло», которые выразили то, что выразить в словах весьма трудно, ибо правду говорят, что там, где кончаются слова, начинается музыка: «Дочь моя, — начал он прерывающимся голосом, — прими благодарность и благословение умирающего. Ты в один миг заставила меня забыть целые годы смертельных мук. Когда я слушал тебя, мне казалось, что со мной случилось чудо и непрестанно терзающая меня жестокая боль исчезла навсегда. Если ангелы на небесах поют, как ты, я жажду покинуть землю, чтобы вкусить вечное наслаждение, которое я познал благодаря тебе. Благословляю тебя, дитя мое! Будь счастлива в этом мире, как ты этого заслуживаешь. Я слышал Фаустину, Романину, Куццони, всех самых великих певиц мира; они не стоят твоего мизинца. Тебе суждено дать людям то, чего они еще никогда не слыхали, тебе суждено заставить их почувствовать то, чего до сих пор не чувствовал еще ни один человек!» Особенно это справедливо по отношению к третьей части концерта ля минор Баха/Вивальди, которая бесконечно прекрасна:
Николай Шальнов: тэги: старые мастера, искусство вечно "Но чудо страшное, уже на грани смерти, Таит твоя слюна, Когда от губ твоих моя душа пьяна, И в сладострастной круговерти К реке забвения с тобой летит она." "Отрава", Ш. Бодлер 25 июня исполнится 158 лет со дня выхода книги французского поэта Шарля Бодлера «Цветы зла». Первое издание вышло в 1857 году и стало предтечей декадентства в литературе. Шарль Бодлер родился 9 апреля 1821 года в Париже. Отец его, Франсуа Бодлер, был выходцем из крестьян, но в эпоху Наполеона стал сенатором. Кроме того он был художником и с раннего возраста прививал сыну любовь к искусству – водил по галереям и музеям, знакомил со своими друзьями-художниками. Но длилось это недолго – уже в шестилетнем возрасте Шарль потерял отца, а год спустя его мать снова вышла замуж. Отношения с отчимом, генералом Опиком, у мальчика не сложились. Замужество матери впоследствии наложило тяжёлый отпечаток на характер Шарля, в юности он часто совершал шокирующие общество поступки в пику матери и отчиму. Первые стихи Бодлера – «Даме креолке», «Дон Жуан в аду», «Малабарской девушке» – были напечатаны в 1843-1844 годах в журнале «Аист». Конец 1840-х и начало 1850-х годов стали важнейшим периодом для становления мировоззрения и литературных ориентаций Бодлера. Его судьба была типичной для многих молодых людей из образованных кругов общества того времени – он не только участвовал в баррикадных боях февраля и сотрудничал в республиканской прессе, но и сражался вместе с парижскими рабочими на баррикадах в июне 1848 года. Помимо стихов Бодлер также писал научные статьи из области медицины. Ему принадлежит одно из наиболее внятных описаний воздействия гашиша на человеческий организм, которое на долгие годы стало эталоном для всех, кто писал о психотропных продуктах из конопли. Стихи, вошедшие в сборник «Цветы зла», Бодлер выносил в самых тайных уголках своей души, каждый из них – подлинная исповедь, шокирующая своей откровенностью. Они были разделены на множество отрезков – в том числе сонеты. В них говорится о страхе существовать и жить, автор взывает то к Богу, то к Сатане, к Христу или Каину, славит восторг и сладострастие, упоение плоти и её бесконечные муки. И всё это откровенно, без прикрас и обмана. Лирический герой поэтического цикла разрывается между идеалом духовной красоты и красотой порока, его терзает жажда смерти и ощущение раздвоенности. Спустя месяц после издания сборника Бодлера обвинили в аморальности и привлекли к судебному разбирательству. Генеральный прокурор Франции заявил, что «Цветы зла» бросают вызов законам, защищающим религию и нравственность. А некоторые стихотворения – например, «Авель и Каин», «Вино убийцы», «Отречение Святого Петра», «Литании сатане», признали так и вовсе сплошным богохульством, причём судьи так и не смогли определить, осознавал ли сам поэт, что богохульствует. За оскорбление общественной морали Бодлера осудили и обязали заплатить крупный штраф. Впрочем, Бодлер не примирился с этим и обратился к критике, быстро добившись в ней успеха и признания. Одновременно с первым изданием «Цветов зла» вышел ещё один сборник произведений Бодлера «Поэмы в прозе», но он не оставил после себя такого следа, как осуждённая книга. Уже позже, в 1861 году вышло второе издание «Цветов зла» переработанное и расширенное автором. Прекрасная статья Николая Гумилёва о творчестве великого французского Мастера: http://www.gumilev.ru/clauses/64/ *** Закат на Кубе. Так и вспоминается бодлеровская "Малабарская девушка": "...Зачем во Францию влекут тебя мечтанья, Туда, где тесно жить, где властвуют страданья, Зачем, доверив жизнь изменчивой волне, Пускаться в дальний путь, чтоб жить в чужой стране? Тебе ль, в легчайшие едва одетой ткани, От холода дрожать здесь, в городском тумане, Забыв, что где-то есть лазурь и яркий свет? Зачем свой лёгкий стан затягивать в корсет, Питаться в кабаках похлёбкою банальной И торговать своей красой необычайной, А после, погрузясь в наш уличный Содом, О пальмах вспоминать на острове родном?..
Николай Шальнов: тэги: искусство вечно, киберпанк После прочтения классических антиутопий становится ясно, откуда растут ноги у фильмов и анимэ на эту тему: почему в "Эквилибриуме" уничтожают произведения искусства, а Сиона из "Шестой Зоны" зовут именно так. Значение книги У. Гибсона "Нейромант" для мировой литературы и киноискусства «Нейромант» считается каноническим произведением в стиле киберпанка. Хотя еще в 1982 г. Гибсон впервые употребил термин «киберпространство» в рассказе «Сожжение Хром», действие которого происходит в той же литературной вселенной, но только «Нейромант», получивший все без исключения престижные литературные премии в жанре научной фантастики за 1984/1985 гг., стал точкой отсчета, после которого идеи киберпространства, виртуальной реальности, всемирной компьютерной сети привлекли пристальное внимание как писателей, так и читателей. Любопытно заметить, что Гибсон к моменту создания книги имел лишь весьма отдалённое представление о компьютерах и программировании и консультировался по всем техническим вопросам с более сведущим в вычислительной технике приятелем. Ходили упорные слухи, что весь чистовой вариант романа перепечатывался на механической пишущей машинке, и Гибсон за это время так и не притронулся к компьютерному терминалу. В авторском предисловии 1992 г. к первому объединенному изданию «Нейроманта» и его сиквелов («трилогия Муравейника») Гибсон признал, что это чистейшая правда: «Нейромант» был целиком написан на пишущей машинке, очень похожей на ту, что по сюжету стоит в офисе Дина в Тиба-сити. Боюсь ошибиться, но, кажется, выпущена была эта Hermes 2000 еще в 1930-е, на фабрике E. PAILLARD & Cie S.A. YVERDON, и по тем временам была истинным шедевром механического искусства. Вы только представьте, она весила немногим больше новенького Макинтоша, на котором я сейчас пишу эти строки, да притом еще окрашена в забавный темно-зеленый цвет с желтой маркировкой на целлулоидном покрытии клавиш… (Я как-то в задумчивости прожег сигаретой клавишу Shift и натерпелся страху, глядя, как стремительно скукоживается древний пластик.) Да, скажу я вам, в те годы это была одна из лучших пишущих машинок в мире, и, наверное, одна из самых дорогих. Я получил ее в подарок от прапрадедушки моей жены, который работал журналистом и печатал на этой машинке свои статьи о творчестве Роберта Бёрнса. Первым документом, который написал с ее помощью я, стала дипломная работа по английской литературе, потом были маленькие рассказы и, наконец, «Нейромант». За все это время я не то что не притронулся к клавиатуре настоящего компьютера — я вообще в глаза не видел электронной техники… Тем не менее «атмосферность» романа поражает воображение, и многие его сюжетные ходы сразу обрели архетипический статус для целого поколения. Особенно явно это видно при сопоставлении «трилогии Муравейника» с «Матрицей» братьев Вачовски (Person, Lawrence (1998). «Notes Toward a Postcyberpunk Manifesto»), например: Сам термин «матрица» прямо заимствован из книги Гибсона, где киберпространство неоднократно так и называется, хотя в контексте романной реальности это именно сленговое определение, а не имя собственное или нарицательное. Нео и Кейс — хакеры-затворники, не гнушающиеся наркотическими препаратами. В фильме Вачовски последнее убежище людей глубоко под землей носит имя «Сион». Так же называется община растафариан в романе. Внутри виртуальной реальности «Матрицы» Тринити постоянно появляется вооружённой до зубов, в обтягивающем костюме и непрозрачных темных очках, и такой же предстает в книге Молли. Действие фильма и книги происходит после крупномасштабного вооруженного конфликта, одним из следствий которого становится полный распад государственных механизмов в том виде, как они существовали в ХХ веке. У Гибсона это локальная ядерная война в Восточной Европе, по результатам которой СССР прекращает свое существование не в 1991 году, как в текущей реальности, а где-то в середине 2020-х гг. Однако и США, и страны западной демократии ослаблены до такой степени, что уступают ведущую роль в мире межнациональным корпорациям, прежде всего японским. Более того, поскольку многие системные архитекторы, а также разработчики гипертекстовых и объектно-ориентированных языков программирования, чьими трудами создана Всемирная паутина, неоднократно публично восхищались книгой Гибсона, правомерно будет даже, как это делает Джек Уомак в предисловии к юбилейному изданию «Нейроманта» (2000), задаться вопросом: «может ли быть так, что видение Гибсоном глобального информационного пространства в конечном счёте стало причиной, по которой Интернет сегодня выглядит так, как он выглядит, и работает так, как он работает?». Впрочем, сам Гибсон всегда отрицал пророческий характер своей главной книги, не уставая напоминать, что его интересуют не столько компьютеры и мировая информационная сеть, сколько социология Интернета. Впоследствии Гибсон попробовал написать свой собственный сайт, но не преуспел в этом и был вынужден переложить эту работу на знакомого разработчика Криса Холкроу.
Николай Шальнов: тэги: моя шокирующая жизнь, светлые гении Вчера Рита добрых четыре часа слушала у соседа лекции по маркетингу, сексологии и психологии и поразилась необычайной способностью ума соседа к воспарению. Рита, чей ум часто замыкается на себе самом, покрывается пылью, отражая себя же, и порой подобные толчки к размышлению Рите необходимы, чтобы составить хотя бы подобие какой-нибудь концепции. В отличие от соседской квартиры, где весь вечер курился кальян, у Риты всё утро курились шафран и ладан, пока она пересматривала иллюстрации Бёрдслея к "Саломее" и "Смерти Артура" и поражалась великому таланту этого светлого гения. Не зря, видно, Рита долгое время была сторонницей чистого искусства: есть в этой квинтэссенции эстетизма что-то божественно-прекрасное, что достигло своей завершённой формы в творениях парнасцев, и воспоминания о декадентской юности Риты скрашивают меланхолию, в которую она периодически впадает. И вспомнила Рита как-то удивительное переживание, сродни открытию какого-нибудь учёного, когда она с томом "Смерти Артура", читанного-перечитанного десять раз, ходила вдоль длиннющих стеллажей Илекской библиотеки и вытащила совершенно случайно журнал со статьёй, в которой рассказывалось о Кристине Россетти. Действительно - чудеса: тогда Рита сказала себе, что будет жить по принципам RPB. И хотелось ей ещё, чтобы на её могиле было написано то, что Суинберн сочинил по поводу смерти Обри Бёрдслея: Возвратись к нам — хотя бы во сне, — Ты, которому равного нет, Ты, кому безразличен вполне Мир земных потрясений и бед. Но любовь, что была внушена Чудным даром, чей свет не потух, — Ты расслышишь. И тронет она Твой свободный и царственный дух. Подобная претенциозность почти пугала Риту, и она ёжилась, где-то в глубине души находя потаенную мечту устроить опиумную вечеринку. Фотографию её Рита отправила Ворону, который, как и его прообраз из стихотворения По, постучался «гостем в полночной тишине». Самые интимные переживания Рита испытала, когда видела сцену на лугу в "Сумерках" и когда на заре своего шестнадцатилетия прочитала это стихотворение Россетти. Рита тогда и не догадывалась, что оно охарактеризует почти всю её жизнь. Молочай Едва поднявшись, бриз упал В кусты, в листву, за край земли,— И я, что с ветром дрейфовал, Увы, остался на мели. В колени ткнувшись головой, Я верил — нет беды страшней, Мешались волосы с травой, В ушах звучала поступь дней. Глаза глядели в пустоту, И вдруг случайно, невзначай Нащупал взор полянку ту, Где цвел колючий молочай. Я боль тех бед забыл давно, Они от новых — не щиты, Но позабыть мне не дано Трехлепестковые цветы.
Николай Шальнов: тэги: графомания, мыслевыброс Подпихнула Риту писать её главный редактор - одногруппница, с которой Рита сотрудничает в создании "Златовласки". Рита не всегда, возможно, справедливо относится к этому мыслеизлиянию в духе Санта-Барбары, однако она порадовалась, что получила возможность в ней сравнить атмосферу Когтеврана и ментальность его учащихся с Умом Платона, мыслящим самого себя. Из "Златовласки" - Прошу вас, мисс Снейп, подняться со мной в кабинет . Профессор Дамблдор желает вас видеть, - голос МакГонагалл был твёрд, но доброжелателен. Она взмахом палочки подняла в воздух несколько свитков, которые поплыли за ней по воздуху, огибая углы и стенки кабинетных шкафов, в которых профессор трансфигурации хранила бесчисленное количество своих мудрых книг. Алиса всегда мечтала узнать, что написано в них, но всегда это решение откладывалось на потом. Только Гермиона порой приносила в гостиную Гриффиндора парочку увесистых фолиантов из кабинета МакГонагалл и усердно их конспектировала, а Алисе оставалось только листать эти конспекты и удивляться тому, сколь многое декан Гриффиндора постигла за всю свою жизнь и тому, как старательно Гермиона перенимала эти познания у своей преподавательницы. - А что именно хочет услышать от меня директор? – спросила Алиса у Минервы, когда они преодолели ещё одну винтовую лестницу, ведущую в то крыло замка, где располагался директорский кабинет. - Не могу сказать вам. Однако Дамблдор был настроен довольно серьёзно, советую и вам настроиться так же. Видимо, дело не терпит отлагательств. Алиса набрала в грудь побольше воздуха и сосредоточилась на мысли о предстоящем разговоре. Поскольку она уважала Дамблдора, ей казалось, что беседа с ним прольёт достаточно света на интересующие её вопросы, которых за последнее время накопилось немало. Откуда у неё взялась эта уверенность, она не знала, однако она прекрасно помнила, какое облегчение она испытывала всякий раз, когда находилась рядом с этим удивительным человеком, то и дело демонстрировавшему миру чудеса своей проницательности. Сама аура директора, казалось, была очищена прикосновением к неземной мудрости, которую он постигал с превеликим старанием в тиши уединения, и всякий раз Алиса чувствовала преображение своей душевной природы после беседы с ним. И даже после того, как она слушала разговоры директора с преподавателями, особенно со Снейпом, чей неимоверный скептицизм давал трещину в присутствии директора, ей казалось, что она получила новые силы к жизни. Продолжение тут: В кабинете Дамблдора было прохладно: окно было распахнуто настежь, феникс Фоукс сидел на своём насесте и тихо напевал красивую мелодию, от которой у Алисы защемило сердце. Астролябии и другие серебряные приборы непонятного назначения мерно жужжали на столах и полках, и Алиса почему-то обрадовалась, что здесь ничего не изменилось с момента её последнего пребывания в кабинете директора. Оглядевшись, Алиса увидела Нотта, который сидел на дальнем от входа кресле, насупившись и погрузившись в себя, и как будто не замечал ничего, что происходит вокруг. Алиса не решилась его окликнуть, поскольку не хотела нарушать торжественную тишину, царившую в этом зачарованном месте. Спустя минуту показался Дамблдор. Он вертел в руках какой-то странный прибор, напоминающий средневековую ловушку для пальцев. Стоило ему сесть в своё кресло, как на столе появилось большое блюдо сладостей, большинство из которых составляли засахаренные лимонные дольки. - Угощайтесь, - кивнул он присутствующим, и первым засунул в рот сразу две дольки. – У нас есть ещё немного времени для размышлений, естественно, для тех, кому интересно это увлекательное занятие. Тем более, что мистер Нотт-старший ещё не пришёл. МакГонагалл, улыбнувшись, взяла один леденец и бесшумно его открыла. Вид у директора был таким располагающим, что даже строгая преподаватель трансфигурации позволила себе немного расслабиться. Алиса воздержалась, но и она наслаждалась прохладой, вдыхая тонкий аромат какого-то древнего курения – во всяком случае, ей показалось, что это курение восходит к невероятной древности, поскольку оно вызвало у Алисы самые неоднозначные ассоциации, - разлитым в воздухе наподобие фимиама в храме. - Я привела мисс Снейп, - сказала МакГонагалл после того, как директор закончил делать какие-то пометки в своём ежедневнике. - Я вижу, Минерва, вижу, - спокойно проговорил директор. – У меня к ней отдельная просьба. Вы не против немного подождать, моя юная леди? Алиса покачала головой. Ещё бы! Она готова была остаться тут навечно, созерцая бесконечную и геометрически правильную красоту движений волшебных маятников. Они как будто напоминали ей движение сфер - самое идеальное, что есть в природе, и Алисе невольно пришло на память её давнее сравнение образа жизни Когтеврана с самостоятельной жизнью платоновского космического Ума, не нуждающегося ни в чём ином, кроме созерцания самого себя. Углубившись в свои размышления, Алиса и не заметила, что дверь в кабинет отворилась. Только после того, как половицы нещадно скрипнули, она обратила внимание на крепко сбитого высокого мужчину с чёрными, точно вороново крыло, волосами и красивыми бакенбардами, окаймлявшими жёсткое лицо с выразительными, но холодными карими глазами. - Здравствуйте, директор, - холодно произнёс он на высокой ноте, и Алису передёрнуло от этого голоса: ей показалось, что она слышала подобный когда-то очень давно. Этот тон не добавил Алисе симпатию к вошедшему, тем более что ей с самого начала показалось, что этот человек не внушает доверия, несмотря на всю его внешнюю красоту. Нотта-старшего можно было сравнить с застывшим изваянием каменного льва из чёрного гранита, который, казалось, в любую минуту мог ожить, вернувшись к своей изначальной природе и атаковать совершенно неожиданно. Движения мужчины были плавны, грациозны, он буквально притягивал к себе взгляды, даже директор, казалось, смотрел на него с некоторым любопытством. - Присаживайтесь, - Дамблдор кивнул мужчине на кресло. Тот медленно сел. - Вы знаете, по какой причине я вызвал вас, - мягко начал седобородый старец. – Не то, что бы ваш сын доставлял много хлопот своим поведением, нет… Напротив, его академические успехи радуют меня. Но мне до сих пор непонятно, почему с ним случаются, если так можно выразиться… некоторые нелепости. Ваше воспитание наложило на него сильный положительный отпечаток, во всяком случае, внешний… Нотт-старший сверкнул глазами. - И тем более мне не хотелось бы, чтобы это расхождение стало для него кем-то вроде Вильяма Вильсона для героя известной новеллы… - Простите, я не совсем понимаю вас, - ещё более холодно сказал мужчина. - Проще говоря, - директор улыбнулся, сверкнув ему в ответ очками-половинками, - Иногда Нотт бедокурит, сам того не понимая. Это естественно для мальчика его возраста, однако наш завхоз, Аргус Филч, всё чаще обращается ко мне с просьбой… немного урезонить его. Вчера, например, Теодор посягнул на «душевное спокойствие», как выразился сам завхоз, его кошки, Миссис Норрис. Я уверен, что это произошло случайно, но Аргус настоял на том, чтобы увидаться с вами лицом к лицу и высказать претензии вам лично… - Не понимаю, зачем вообще устраивать этот театр? - голос Нотта подрагивал от возмущения. – Мне – говорить с завхозом? Не кажется ли это вам глупым, директор? - Мне многое кажется глупым, особенно сегодня, в наше странное время и в нашем странном мире, - спокойной ответил Дамблдор. – Но не считаться с мнением того, кто долгое время поддерживает добрые традиции и порядок в нашем учебном заведении, было бы верхом безрассудства. Аргус своё дело знает, и если он и предъявляет свои замечания, то, я думаю, он имеет для этого достаточные основания. На этих словах дверь скрипнула, и в кабинет зашёл завхоз собственной персоной. - Имею, и весьма веские! – заявил он, поглаживая кошку, которая испуганно вытаращилась на Нотта-старшего. - Вы что, ещё и подслушивали? – с нотой презрения спросил отец Теодора. - Имею на это полное право, коли уж мы собрались здесь для общего разбирательства, - ядовито отпустил Филч в его сторону. Дамблдор только слегка шевельнулся, но сдержал себя. – Между прочим, Миссис Норрис теперь боится всех и каждого! Подумать только: пнуть мою любимицу прямо в живот! Филч закатил глаза. - Да не пинал я её! – не выдержал Нотт, который до этого с опаской переводил взгляд с директора на отца. – Я споткнулся об неё, когда она выбежала из-за угла, и едва не сломал себе ногу! Отец спокойно посмотрел на Тео. - Я думаю, мы это уладим, сын. - Уладим? Что вы имеете в виду? – злобно прищурился Филч. - Я думаю, Винсент имеет в виду то, что он проведёт с Тео назидательную беседу, - сказал Дамблдор, и Алисе показалось, что в его глазах проскользнула улыбка. - Если все и каждый будет покушаться на жизнь моей драгоценной, не знаю… - Успокойтесь, Аргус, - мягко сказал директор. – Я уверен, что Миссис Норрис в замке никто и ничто не угрожает. Филч хотел сказать что-то ещё, но Нотт-старший так посмотрел на Филча, что тот только вздрогнул и отшатнулся. - И я думаю, что нашу дискуссию на этом можно спокойно завершить, - Дамблдор был самой безмятежностью. Разговор был, по-видимому, выгоден для обеих сторон. Винсент Нотт резко встал и, едва кивнув директору, развернулся на каблуках зеркально начищенных туфель к выходу. Внезапно его взгляд упал на Алису, которую он до этого момента не замечал, как наверняка не желал замечать профессор МакГонагалл. Увидев девочку, Нотт-старший вздрогнул, едва сдержав себя. В его взгляде проскользнуло что-то такое, от чего Алисе стало не по себе. Однако отец Тео быстро взял себя в руки и только криво улыбнулся МакГонагалл. - До встречи. Всего вам хорошего! – сказал он и, бросив ещё один холодный, но заинтересованный взгляд на девочку, шагнул за дверь. - Ничто не угрожает, - буркнул про себя Филч, дождавшись, пока стихнул шаги бывшего Пожирателя. – Этому сложно поверить. - Я лично за этим прослежу, - успокоил его Дамблдор. – Не желаете ли лимонных долек, Аргус? Филч буркнул что-то неразборчивое и, бросив косой взгляд на Алису и на МакГонагалл, скрылся вместе с Миссис Норрис за дверью. - Эх, молодость! – улыбнулся Дамблдор, весело посмотрев на Алису. – Чего только не знавала моя, а я до сих пор никак с ней не расстанусь… Простите, Минерва, что заставил вас подождать. Спасибо вам за то, что вы привели ко мне мисс Снейп. Мне хотелось бы поговорить с ней наедине… *** - Кто это девочка? – спросил Нотт у сына, когда они шли по каменным лестницам Хогвартса к кабинету МакГонагалл, с помощью камина которого Винсент собирался отправиться обратно в своё поместье. – Та, которая сейчас была в кабинете Дамблдора? Голос Нотта-старшего был немного глуховат, как будто он разговаривал не с сыном, а с каким-то своим отдалённым воспоминанием. - А, эта… - Нотт улыбнулся. – Это – Алиса Снейп, племянница нашего зельевара. - Снейпа? – лицо Винсента вытянулось от удивления. - Да, а что тут такого? – Нотту-младшему показалась непонятной реакция отца. - Да нет, ничего особенного… - так же задумчиво ответил ему отец. – Не знаешь, случаем, как зовут её родителей? - Кажется, Найла и Рождер Снейп, - покопавшись в памяти, ответил Тео. – Говорят, Найла при жизни была неплохой певицей, видимо, этот талант передался и Алисе. - Давно ты её знаешь? – придав тону беспристрастность, спросил Винсент. - С первого курса, - пожал плечами Тео. – С тех пор, как приехал сюда учиться. - Понятно, - ответил отец голосом, который исключал сомнения касательно того, что этот разговор не стоит продолжать. Теодор задумчиво рассматривал рисунок на каменных плитах пола вплоть до самого кабинета декана Гриффиндора. Он силился и никак не мог понять, чем Алиса сумела привлечь внимание его обычно равнодушного ко всему на свете отца. - И не вздумай больше ничего такого вытворить, - грозно глядя на сына, говорил Нотт-старший сыну. – Не то заберу тебя из школы, только тебя тут и видели! Тео смотрел на отца со смесью страха и стыда. Отпустило его только после того, как Винсент скрылся в языках зелёного каминного пламени. *** Винсент сидел на роскошном, покрытом шкурами кресле в великолепной библиотеке, потягивая древний напиток из подвалов своего родового гнезда. Видение, которое застилало его взор, никак не хотело пропадать, и он то и дело рассеянно проводил рукой перед глазами, чтобы хотя бы на время от него избавиться. Он вспомнил, как в последний год обучения в Хогвартсе он получил последнее прощальное письмо от девушки, к которой долгое время питал сильную привязанность, которая одна была способна растопить его презрение к человечеству. Найла Гринс, талантливая певица, покорившая своим голосом всех, кто обитал в замке, на долгие шесть лет своего обучения, заставила его страдать и мучиться сомнениями касательно того пути, который он выбрал для себя. Его знакомство с Томом Реддлом, заразившим его своими идеями настолько, что Винсент перестал воспринимать что-либо иное, поняв, какие безграничные возможности раскрываются перед подлинным исследователем Тёмных Искусств, казалось, ограничило его интересы изучением древностей и высших разделов магии, так что всё остальное перестало его интересовать. И только одно смогло растопить его холодное сердце: это дружба с той, кого он ценил не меньше, чем свои честолюбивые устремления. Воспоминания Нотта перенесли его на берег Большого Озера, где он и Найла сидели, перебирая букеты горицвета, необходимых для занятий травологией. Солнечные цветки этого удивительного растения как будто бы сияли ответным блеском солнечному диску, щедро изливающему свои лучи на землю в один из чудесных майских дней. Сидя в прохладной комнате, Винсент точно снова ощутил благодатное тепло, заливающее всё вокруг, как будто бы снова услышал жужжание насекомых, плеск тёплых вод озера и дальнее пение русалок. - Горицвет иначе называют Адонисом, - сказала Найла, рассматривая венчик растения. – Афродита долго оплакивала своего возлюбленного, убитого на охоте. - Адониса? – переспросил Винсент, отвлекшись от созерцания далёких от мифологии вещей. - Да. Из его крови возникли розы, а из слёз Афродиты – анемоны. Винсенту на мгновение показалось, что тёплый живительный луч снизошёл в его мятежную душу, поглощённую исследованиями запретных разделов магии, и высветил в ней то, что он уже и не надеялся увидеть. - Афродита прятала Адониса в салате, - грустно рассмеялась Найла. – Не каждому хочется, чтобы его любимого человека навсегда поглотил Аид, и она долго просила Персефону вернуть его, хотя бы в виде цветка. - Грустно… Жаль, что нам не дана вечная жизнь, - проговорил Винсент, вспоминая недавнюю восторженную речь Тома Реддла, который нашёл в библиотечных книгах какой-то очередной способ продлить физическое существование человека. - Ты бы устал от неё, - сказала Найла. – Устал бы от бесчисленных веков жизни. Просто умер бы от скуки. Винсент досадно подёрнулся. Ему не хотелось, чтобы идеи его кумира были развенчаны его приятельницей так скоро и так просто. - Не будем об этом, - сказал он. – Лучше спой мне что-нибудь. Найла улыбнулась и запела грустную партию Анны Болейн из одноимённой оперы Доницетти, и эта мелодия как никакая другая выражала её состояние души. В последнее время Найла чувствовала себя не очень хорошо, и связано это было с тем, что она никак не могла разобраться с велениями собственного сердца. «Сколько раз ошибалось моё сердце, но так и не узнало своей судьбы», - вспомнили Винсенту слова другой оперы, отрывки из которой Найла недавно с большим успехом исполняла в гостиной Слизерина. Необычайному таланту девушки нашлось применение везде, её искусство было как раз тем случаем, когда оно примиряло, казалось бы, непримиримые противоречия и связывало всех жителей замка в духовном единстве. Винсент, несмотря на юные годы, хорошо понимал человеческую природу, и ему не составило труда прочитать в глазах возлюбленной то, что приводило в смятение её душу. И ему было необыкновенно грустно от того, что Найла в последнее время всё больше отдалялась от него, рассматривая его не более, чем друга, душевно же она сблизилась с тем, с кем Найла, вопреки воле и надеждам Винсента, общалась вот уже три года – те, которые Нотт преданно провёл подле неё. Одно воспоминание сменилось другим. Вскоре Нотт увидел себя опрятным молодым человеком в одном из кабинетов Министерства, по соседству с кабинетом Люциуса Малфоя. С этим видным аристократическим отпрыском он за последний год крепко сдружился. Оба ценили независимость, свободу, у обоих было достаточно средств, чтобы расширять сферы своего влияния, но, главное, что связывало их, была преданность Тому Реддлу, который, хоть и пропал на какое-то время с авансцены жизни, путешествуя по миру в поисках новых знаний, посеял в их душах семена, давшие крепкие корни. Найла уже больше не общалась с Винсенту. Даже больше: они совсем перестали видеться. Винсент мельком заметил её только один раз – на чемпионате по квиддичу, и, хотя ему часто хотелось нагрянуть в гости к Северусу Снейпу, который в это время работал над своей первой учёной диссертацией, что-то удерживало его. Со Снейпом они никогда не были дружны: им просто нечем было обменяться. Целью посещения, которую ставил себе Нотт каждые выходные, было только одной - желание расспросить зельевара о Найле, а, быть может, если представится тому случай, увидеть её снова вблизи, хотя бы и связанной узами брака с Рождером Снейпом. Брата Северуса Винсент в глубине души считал своим главным соперником, хотя не подавал тому виду и никакого соперничества с Рождером Снейпом не имел. Но в Литтл-Уингинг он так и не приехал. В глубине души его терзала раздвоенность: он одновременно и не хотел больше видеть ту, что, как он говорил Люциусу, «променяла его на пустого обывателя», и страстно желал этой встречи. И вся его жизнь сосредоточилась по выходу из школы на балансировке этой дилеммы. Люциус поддерживал Винсента как мог, однако и ему, в конце-концов, надоело постоянно выслушивать излияния приятеля, и Винсент окончательно замкнулся в себе. С годами это чувство если не поутихло, то давало о себе знать не так болезненно, и дремало где-то под спудом душевных наслоений. Иногда Винсенту казалось, что он уже окончательно забыл про Найлу, переключившись на других девушек, которых притягивала к нему его неизменная уверенность в себе, его блестящие достижения, его красота и сопутствующий ему успех. Но то, первое чувство, прорывалось наружу всякий раз не вовремя, когда удовлетворённость жизнью накрывала Винсента почти полностью и на короткое время заставляла забыть долгие годы душевных мук. Когда Нотт узнал о смерти Найлы, ему стало дурно. Едва сумев собрать остатки рассудительности, он сумел провести расследование таким образом, что выясненные им факты о кончине молодой пары не оставляли сомнения, что их убийцей руководил даже не трезвый расчёт, а простое стремление удовлетворить свою болезненную жестокость. Более же всего Винсента терзала то, что этим убийцей оказался тот, кто был сначала кумиром его юности, а затем – его личным авторитетом и вождём. Внутреннее он всегда готовился к подобному исходу событий, но сдерживал себя и до последнего надеялся, что худшего не произойдёт. В какие-то моменты он уже хотел окончательно отойти от Тёмного Лорда и его клики, но данные в юности обещания крепки, а те обеты, которые Волан-де-Морт заставлял своих последователей приносить, были сильнее вех связей, которые когда-либо пронизывали жизнь. И Винсент терпел, скрепя зубами. Когда же Тёмный Лорд странным образом погиб после столкновения с Поттерами, Винсент испытал странное облегчение, как если бы он самолично отомстил за смерть любимой. Возможно, это чувство во многом поспособствовало тому, с какой лёгкостью он, как и Люциус Малфой, сумел освободиться от ответственности за свои далеко не всегда похвальные деяния, совершённые им в составе Пожирателей. Но шрам невосполнимой потери терзал его почище любого дементора Азкабана. А теперь ещё эта девчонка…. У него в груди всё перевернулось, когда он её увидел. Сначала ему показалось, что он видит привидение: настолько эта Алиса оказалась похожей на мать. В Винсенте взыграло сразу несколько сильных чувств, и первым из них была бесконечная нежность, смешанная с невыразимой печалью – это ощущение можно было сравнить с впечатлениями от той арии, которую Найла когда-то спела ему на берегах Большого Озера в зарослях горицвета. Ему снова захотелось стать шестнадцатилетним мальчишкой, который бродит с ней по лужайкам и бросает в воду плоские камешки… Сердце заболело ещё сильнее. Чтобы притупить боль, Винсент отхлебнул ещё один большой глоток горячительного и глубоко вздохнул. Решение пришло почти сразу. Из всех возможных вариантов оно было бы самым верным, Винсент понял это на интуитивном уровне, даже не разбирая остальных. Тео просто необходимо остаться с Алисой. Мальчишка и сам расцвёл, когда Винсент спросил его о том, как зовут девчушку. Видимо, они хорошо ладили, если он даже знает его родителей. А видеть перед собой хотя бы подобие той, чью красоту он навсегда потерял, и чья жизнь была пульсом его юности, было бы Нотту-старшему лучшей наградой за память о лучшей любви, которую он пронёс через всю жизнь. Пусть хотя бы его сын будет счастливее него самого. *** - Ты только подумай, - возмущённо говорил Нотт, сидя на зелёной софе в слизеринской гостиной. – Вчера отец присылает мне письмо, а там такое… - Что же? – прищурилась Пэнси, которой больше всего на свете хотелось узнать самые последние новости и самые страшные семейные тайны. Она уже была осведомлена о том, как прошло «собрание», как иронично, после того, как страхи отпустили Тео, он именовал вызов отца в директорский кабинет, и ей стало немного легче: как-никак, а Нотта она знала давно, и его судьба была ей небезразлична. - Ты даже вообразить себе этого не сможешь! - Ну же, не томи! – Паркинсон сгорала от любопытства, и это позволило Нотту подбросить дров в огонь: он ещё несколько минут вертел письмом перед носом подруги, не давая ей выхватить конверт. - Читай сам, - наконец сдалась Пэнси. - Ладно, - смилостивился Тео, которому льстило подобное поражение. – Вот, слушай: «Мне было бы интересно узнать о том, какие отношения ты поддерживаешь с Алисой Снейп. Я наслышан об этой девушке, говорят, она талантлива во многих областях… Снейп сам рассказывал мне это, и, думаю, тебе неплохо было бы поддерживать с ней связь хотя бы для того, чтобы собрать свои мозги в кучу. Признаться честно, меня порядком раздражает, как и всегда, впрочем, раздражала твоя безалаберность, так что ваше сотрудничество, имей оно место быть, сделало бы тебя достойным продолжателем рода и достаточно грамотным человеком, чтобы ты впоследствии занял место, тебе причитающееся…» - Ха! – сказала Паркинсон, победоносно глядя на Тео. - И всё в таком же духе. Во всяком случае, первая часть письма. Слушай, что он пишет дальше. Паркинсон вся обратилась в слух. - «Всё, что имело место быть до этого: всё, что ты лелеял в своём сердце, должно быть вытеснено единой мыслью о грядущих достижениях. Следовательно, ты должен освободить место в нём только для одного человека, который сумел бы подтянуть тебя до своего уровня… Я думаю даже, что этот человек, имей он в своём сердце достаточно желания и силы воли, правильно приложенной, мог бы сделать тебя при должной компетенции носителем знаний, о которых ты теперь и не мечтаешь…». Тео замолчал и, глотнув тыквенного сока, стал обмахиваться письмом как веером. - Зная моего отца, - задумчиво сказал Нотт, - Я могу предположить то, что он судит со своих позиций, как всегда. Однако это - не беспочвенные суждения. Могу с уверенностью сказать, что он преследует определённые цели. - Какие же это цели? – Паркинсон простодушно посмотрела на Нотта. Ей всегда нравилось наблюдать за ходом мысли своих друзей: иногда в этом процессе она совершала самые необыкновенные открытия. - Простые. Мне даже не пришлось ломать голову над тем, чего он, в сущности, от меня хочет. Он желает, чтобы я закрутил роман с Алисой. - С Алисой?! – Паркинсон, казалось, была искренне удивлена. - Именно! – торжественно заявил Нотт. – Моего отца не всегда просто разгадать, однако он говорит так просто, как если бы что-то напрочь лишило его той усложнённости, за которой аристократы вроде нас таят свои подлинные чувства и помыслы. Для меня загадкой является только одно: к чему он клонит, зачем ему всё это надо… - Но если ты последуешь его совету, то он, вполне возможно, может оказаться очень дельным, - рассудительно заметила Пэнси. – Советами родителей не следует пренебрегать. - Да знаю я, - отмахнулся Тео. – Мне бы только понять, зачем весь этот спектакль… Он обычно говорит прямо и ничего не утаивает, а тут – слог, манера выражаться, все эти неясности с конечной целью… - А что тебе, собственно, мешает возобновить отношения с Алисой? – спросила Пэнси. – Она же вроде нравилась тебе? - Нравилась, и сейчас нравится, - серьёзно заявил Нотт. - Так в чём же дело? Дерзай! - Пэнси поправила подушку и приподняла бокал, как если бы произнесла тост. - Тебе легко говорить… Но она, похоже, совершенно ко мне охладела. - Почему ты так решил? – спросила девочка, которая всегда привыкла добиваться всего, чего хочет. - Ну, как это – «почему»? Во-первых, она сейчас гуляет с этим… Как его… Уильямом. И её ничего больше не интересует. Даже с Малфоем она, кажется, порвала связь. - На то были свои причины, - заметила слизеринка. - Какие же это причины? - А тебе скажи… Это наш секрет. Ну, может, и не совсем секрет, но говорить об этом я тебе не буду. Не хочу показаться сплетницей. Нотт едва сумел скрыть улыбку. Пэнси была такой ханжой, что, несмотря на все усилия держать репутацию на высоте, она никогда не могла удержаться от пересудов, и этот «грех против любви», как называл когда-то Забини сплетни, стал сущностью самой Пэнси, зачастую погружая её в болото собственных противоречивых домыслов, основанных на сомнительном содержании поступающих к ней из подобных же сомнительных источников информации. - Ну ладно, продолжай молчать в тряпочку, - несколько раздражённо ответил Нотт. – Вечно у тебя какие-нибудь секреты. Пэнси сделала вид, что пропустила это замечание мимо ушей: более всего на свете она желала выудить из этой ситуации как можно больше сведений, чтобы быть осведомлённой обо всём, что происходит в мыслях и душах своих друзей, зачастую становившихся подопытными её психологических экспериментов. - Я бы на твоём месте использовала все возможности, чтобы заполучить её сердце, - тихим голосом сказала она, придавая тону как можно больше доброжелательности. - Это ты. А я не хочу лишать Алису права на счастье. Зачем принуждать чьё-то сердце к повиновению, если оно стремится следовать своим собственным путём? Паркинсон чувствовала, что в этих словах содержится зерно мудрости, к которой она зачастую не имела желания обращаться, и поэтому природное чутьё на выгодные во всех смыслах отношения нередко подводило её, несмотря на все остальные явные достоинства слизеринки: открытость, изощрённость ума, изобретательность и проницательность. Но она всё же сказала: - Смотри, проморгаешь своё счастье, не говори потом, что я тебя не предупреждала. - О чём? – усмехнулся Нотт. – О чём не предупреждала? О том, что я могу, если захочу, использовать одно из твоих сомнительных средств вроде дешёвого любовного отвара? Нет уж, увольте. Я, конечно, не буду упускать Алису из виду, но и ставить палки в колёса ей тоже не собираюсь. Оба замолчали. На этом разговор, казалось, близился к завершению. Пэнси, опустив тяжёлый взгляд на книги, которые в беспорядке лежали на столе, задумалась. Спустя минуту она произнесла, не поднимая головы: - Уступчивость… Она тебя погубит. Между прочим, твой отец не один, кто прочит Алисе кавалера в виде своего отпрыска. Нотт, который до этого погрузился в созерцание большого гобелена, украшающего собой дальнюю часть гостиной, вздрогнул и обернулся к подруге. - Что ты хочешь этим сказать? – тихо спросил он. - Абраксас. Он очень хочет свести Малфоя и Алису. Молчание повисло снова. - Тебе это Малфой наплёл? – спустя минуту так же тихо спросил Нотт, собравшись с силами, чтобы не выказать недоумения. - Он и ещё кое-кто… Не скажу, кто. Птичка на хвосте принесла, - не этих словах Пэнси выудила из палочки презабавную пичугу, которая, прочирикав что-то, тут же растворилась в воздухе. - Как всегда, поражаюсь твоей осведомлённости, - натянуто улыбнулся Нотт. Пэнси улыбнулась в ответ и сказала, старательно скрывая ноту тщеславия в голосе: - А ты что хотел? Я высоко сижу, далеко гляжу. Абраксас считает, что достойнее кандидата, чем потомица его возлюбленной, Малфою не найти. Ох уж эти глупые дедовские предрассудки! Как будто мы сами не вправе выбирать! Просто не представляю, как жили наши предки, если их браки были все сплошь по расчёту… - Ну, чтобы заключить брак по расчёту, необходим незаурядный ум, - заметил Нотт. – А если расчёт оказывается верным, то всё остальное приложится. - Это ты так думаешь, глупый мальчишка, - отвернулась Пэнси к окну. Нотт опустил голову и до конца вечера не произнёс больше ни слова. Всего услышанного ему было более чем достаточно для того, чтобы серьёзно призадуматься.
Николай Шальнов: тэги: светлые гении, эстетические категории, мои милые старушки, моя шокирующая жизнь, сумасшедший дом для непослушных дев викторианской эпохи Вот этих двоих уважаемых Ритой людей с фото снизу - Гелли Гриндевальда и Эмили Отемн - Рита снова поставит рядом, как когда-то. Уважает она их за красоту - ценный дар, и за умение изящно самовыражаться. Помнится, этот Гелли Гриндевальд как-то откомментировал ритину "Новую Элоизу" - про роман Дамблдора и МакГонагалл. У Риты уже целая коллекция тех, кому она хотела бы подражать. Рассматривала Рита сегодня карту Той-Кого-Нельзя-Называть и нашла там то, чему в противовес всегда кидает своё стремление к полноте платонической любви: обозначение какого-то из соединений Солнца: "День и час любви, полнота физической любви". С этим легко можно связать её мидпоинт "Желание иметь много детей, очень чувственная натура. Жестокое, грубое выражение чувств" и - как исход ярких похождений и сильных страстей - "Органическое страдание в сочетании с сильным чувством депрессии". Да, всё это неудивительно, ведь "что мы знаем о стольких приключениях?", ахха... Рита и сама знает, что подобными похождениями можно только заработать безумие в награду, а Рита и в сумасшедшем доме была трезва и рассудительна. Хотя какой алкоголик скажет, что он - алкоголик... Всё своё бытие в дурдоме Рита лечилась от идеи воздействия на Риту госпожи Потаскушки, а вот некоторые, о ком сегодня Рита узнала от свей знакомой с мест не столь отдалённых - из сумасшедшего дома для непослушных дев викторианской эпохи - вместо того, чтобы лечиться, предпочитали втихую от врачей закидываться ЛСД. А Рита-то ещё искала общения с ними и называла их своими друзьями!.. Хотя Рита и сейчас не против их увидеть, вот до чего докатилась... В общем, вместо того, чтобы вместе с остальными друзьями посмеиваться над соседом, который привёл в комнату девушку (шуточки самые скабрезные, про плётки и фаллоимитатор - это ещё цветочки), что, типа, в шахматы они там заигрались, Рита подумала про себя: а иной раз неплохо бы и и в шахматы поиграть. Так, например, добрые отношения с девушкой своего брата Рита запомнила как самые изящные и непринуждённые, как бесценный подарок судьбы, а ведь мы как раз и занимались тем, что играли в шахматы, а она читала мне на французском "Войну и мир". Про то, как Рита цитировала страницу за страницей "Властелина колец" и Тита Ливия своему школьному другу, она вспомнила, когда внезапно поняла, что в общении с этой дамой из психушки владелица Прыткого Пера чем-то напомнила себе манеру держаться этого самого приятеля. За решётками больницы Рита многое узнала, в частности, там она подтвердила у свою догадку о том, что мы подражаем тем, кого любим. Ах, Илья, что же ты забыл в этой резиновой Москве, возвращайся хоть на недельку, мы скучаем! Я ещё помню, как ты хотел снять проститутку и устроить скачки у меня на хате. А закончилось это тем, что я влюбился в ту, которая собиралась тебя развлечь.
Николай Шальнов: тэги: старые мастера, искусство вечно, находки Скомпоновала Рита сегодня ещё один шыдевр флористики: Недалеко от дома Риты есть прекрасный луг, поросший фиолетовыми цветами, прямо как в "Сумерках". Очень Риту это вдохновило, а сегодня Рита обнаружила нечто поразительное: исполнение знаменитой токкаты и фуги ре минор Баха на (!) арфе. Настоящая виртуозность. "И странно вяжется с твоей походкой стройной скучающая грусть задумчивых зрачков"... А у Риты тема токкаты и фуги странно вяжется с великолепным отрывком из платоновского "Тимея": в этом диалоге в словах выражено то, что Бах сумел передать в музыке. ...Итак, после того как все [эти звезды], назначенные участвовать в устроении времени, получили подобающее каждой из них движение, после того как они, являя собою тела, связанные одушевленными узами, стали живыми существами и уразумели порученное им дело, они начали вращаться вдоль движения иного, которое наискось пересекает движение тождественного и ему подчиняется; одни из них описывали больший круг, другие меньший, притом по меньшим кругам они шли быстрее, по большим – медленнее. Однако под действием движения тождественного кажется, будто звезды, которые идут быстрее, нагоняемы теми, которые идут медленнее, в то время как в действительности дело обстоит наоборот, ведь движение тождественного сообщает всем звездным кругам спиралеобразный изгиб по причине противоположной устремленности двух [главных движений], а потому как раз та [звезда], которая больше всего отстает от самого быстрого движения, по видимости больше всего приближается к его скорости. Для того чтобы была дана некая точная мера соотношений медленности и быстроты, с которыми движутся они по своим восьми кругам, бог на второй от Земли окружности возжег свет, который ныне мы называем Солнцем, дабы он осветил возможно дальше все небо, а все живые существа, которым это подобает, стали бы причастны числу, научаясь ему из вращения тождественного и подобного. Таким образом и по таким причинам возникли ночь и день, этот круговорот единого и наиразумнейшего обращения; месяц же – это когда Луна совершает свой оборот и нагоняет Солнце, а год – когда Солнце обходит свой круг. Что касается круговоротов прочих светил, то люди, за исключением немногих, не замечают их, не дают им имен и но измеряют их взаимных числовых отношений, так что, можно сказать, они и не догадываются, что эти необозримо многочисленные и несказанно многообразные блуждания также суть время. Однако же возможно усмотреть, что полное число времени полного года завершается тогда, когда все восемь кругов, различных по скорости, одновременно придут к своей исходной точке, соотносясь с мерой единообразно бегущего круга тождественного. Вот как и ради чего рождены все звезды, которые блуждают по небу и снова возвращаются на свои пути, дабы [космос] как можно более уподобился совершенному и умопостигаемому живому существу, подражая его вечносущей природе. Продолжение тут: Итак, во всем вплоть до возникновения времени [космос] имел сходство с тем, что отображал, кроме одного: он еще не содержал в себе всех живых существ, которым должно было в нем возникнуть, и этим являл несоответствие вечносущей природе. Но и это недостававшее бог решил восполнить, чеканя его соответственно природе первообраза. Сколько и каких [основных] видов усматривает ум в живом как оно есть, столько же и таких же он счел нужным осуществить в космосе. Всего же их четыре: из них первый – небесный род богов, второй – пернатый, плывущий по воздуху род, третий – водный, четвертый – пеший и сухопутный род. Идею божественного рода бог в большей части образовал из огня, дабы она являла взору высшую блистательность и красоту, сотворил ее безупречно округлой, уподобляя Вселенной, и отвел ей место при высшем разумении, велев следовать за этим последним; притом он распределил этот род кругом по всему небу, все его изукрасив и тем создав истинный космос. Из движений он даровал каждому [богу] по два: во-первых, единообразное движение на одном и том же месте, дабы о тождественном они всегда мыслили тождественно, а во-вторых, поступательное движение, дабы они были подчинены круговращению тождественного и подобного. Но остальных пяти движений он им не придал, сделав этот род неподвижным и покоящимся, так чтобы каждый из богов был, сколь возможно, совершенен. По этой причине возникли все неподвижные звезды, являющие собой вечносущие божественные существа, которые всегда тождественно и единообразно вращаются в одном и том же месте; а меняющие свое место и, таким образом, блуждающие звезды возникли как это было сказано раньше. Земле же, кормилице нашей, он определил вращаться вокруг оси, проходящей через Вселенную, и поставил ее блюстительницей и устроительницей дня и почти как старейшее и почтеннейшее из божеств, рожденных внутри неба. Что касается хороводов этих божеств, их взаимных сближений, обратного вращения их кругов и забеганий вперед, а также того, какие из них сходятся или противостоят друг другу и какие становятся друг перед другом в таком положении по отношению к нам, что через определенные промежутки времени они то скрываются, то вновь появляются, устрашая тех, кто не умеет расчислить сроки, и посылая им знамения грядущего, говорить обо всем этом, не имея перед глазами наглядного изображения, было бы тщетным трудом. Пусть поэтому с нас будет достаточно сказанного, и рассуждение о природе видимых и рожденных богов пусть на этом окончится. Повествовать о прочих божествах и выяснять их рождение – дело для нас непосильное. Здесь остается только довериться тем, кто говорил об этом прежде нас; раз говорившие сами были, по их словам, потомками богов, они должны были отлично знать своих прародителей. Детям богов отказать в доверии никак нельзя, даже если говорят они без правдоподобных и убедительных доказательств, ибо, если они выдают свой рассказ за семейное предание, приходится им верить, чтобы не ослушаться закона. Итак, мы примем и повторим их свидетельство о родословной этих богов: от Геи и Урана родились Океан и Тефия, от этих двух – Форкий, Кронос с Реей и все их поколение, от Кроноса и Реи – Зевс с Герой и все то, кого мы знаем как их братьев и сестер, а уже от них – новое потомство. Когда же все боги – как те, чье движение совершается на наших глазах, так и те, что являются нам, лишь когда сами того пожелают, – получили свое рождение, родитель Вселенной обращается к ним с такой речью: "Боги богов! Я – ваш демиург и отец вещей, а возникшее от меня пребудет неразрушимым, ибо такова моя воля. Разумеется, все то, что составлено из частей, может быть разрушено, однако пожелать разрушить прекрасно слаженное и совершенное было бы злым делом. А потому, хотя вы, однажды возникнув, уже не будете совершенно бессмертны и неразрушимы, все же вам не придется претерпеть разрушение и получить в удел смерть, ибо мой приговор будет для вас еще более мощной и неодолимой связью, нежели то, что соединили при возникновении каждого из вас. Теперь выслушайте, чему наставит вас мое слово. Доселе еще пребывают нерожденными три смертных рода, а покуда они не возникли, небо не получит полного завершения: ведь оно не будет содержать в себе все роды живых существ, а это для него необходимо, дабы оказаться достаточно завершенным. Однако, если эти существа возникнут и получат жизнь от меня, они будут равны богам. Итак, чтобы они были смертными и Вселенная воистину стала бы Всем, обратитесь в соответствии с вашей природой к образованию живых существ, подражая моему могуществу, через которое совершилось ваше собственное возникновение. Впрочем, поскольку подобает, чтобы в них присутствовало нечто соименное бессмертным, называемое божественным [началом], и чтобы оно вело тех, кто всегда и с охотой будет следовать справедливости и вам, я вручу вам семена и начатки созидания, но в остальном вы сами довершайте созидание живых существ, сопрягая смертное с бессмертным, затем готовьте для них пропитание, кормите и взращивайте их, а после смерти принимайте обратно к себе". Так он молвил, а затем налил в тот самый сосуд, в котором смешивал состав для вселенской души, остатки прежней смеси и смешал их снова примерно таким же образом, но чистота этой смеси была уже второго или третьего порядка; всю эту новую смесь он разделил на число душ, равное числу звезд, и распределил их по одной на каждую звезду. Возведя души на звезды как на некие колесницы, он явил им природу Вселенной и возвестил законы рока, а именно что первое рождение будет для всех душ установлено одно и то же, дабы ни одна из них не была им унижена, и что теперь им предстоит, рассеявшись, перенестись на подобающее каждой душе орудие времени и стать теми живыми существами, которые из всех созданий наиболее благочестивы; поскольку же природа человеческая двойственна, лучшим будет тот род, который некогда получит наименование мужей. Когда же души будут по необходимости укоренены в телах, а каждое тело станет что-то принимать в себя, а что-то извергать, необходимо, во-первых, чтобы в душах зародилось ощущение, общее им всем и соответствующее вынужденным впечатлениям; во-вторых, чтобы зародился эрос, смешанный с удовольствием и страданием, а кроме того, страх, гнев и все прочие [чувства], либо связанные с названными, либо противоположные им; если души будут над этими страстями властвовать, их жизнь будет справедлива, если же окажутся в их власти, то несправедлива. Тот, кто проживет отмеренный ему срок должным образом, возвратится в обитель соименной ему звезды и будет вести блаженную, обычную для него жизнь, а тот, кто этого не сумеет, во втором рождении сменит свою природу на женскую. Если же он и тогда не перестанет творить зло, ему придется каждый раз перерождаться в такую животную природу, которая будет соответствовать его порочному складу, и конец его мучениям наступит лишь тогда, когда он, решившись последовать вращению тождества и подобия в себе самом, победит рассудком многообразную, имеющую присоединиться к его природе смуту огня и воды, воздуха и земли, одолеет их неразумное буйство и снова придет к идее прежнего и лучшего состояния.
Николай Шальнов: тэги: моя шокирующая жизнь, мыслевыброс, светлые гении, музыка, сказки о дружбе, искусство вечно Читатель, знал ли ты, как сладостно душе, Себя медлительно, блаженно опьяняя, Пить ладан, что висит, свод церкви наполняя, Иль едким мускусом пропахшее саше? Тогда минувшего иссякнувший поток Опять наполнится с магическою силой, Как будто ты сорвал на нежном теле милой Воспоминания изысканный цветок! Эти строки Бодлера Рита вспомнила сегодня на работе, когда имела честь говорить с бабушкой своей одноклассницы, с которой (с одноклассницей, а не с бабушкой) Рита когда-то ворожила в составе Ордена Чёрного Дракона. Рита имеет странную особенность догадываться о появлении людей по специфическим ароматам, как присущим им, так и абстрактным, запавшим в душу со специфическими впечатлениями жизни. Когда Рита шла домой по невыносимой жаре она вдруг вспомнила одного из героев своей юности - Сагару, главного героя анимэ "Стальная тревога" - замечательной во всех отношениях картины. Рита подумала: "Так-то, наверное, было жарко и ему в пустынях Афганистана". Рита нашла в Сагаре родственную душу, ведь он, как и в какой-то степени, Рита, воспитывался в условиях некоторой изоляции от общества, правда, в его случае его создавали убивать, развозя по горячим точкам мира, а Рита бродила среди кладбищ и серых снов, пыталась сочинять музыку и рисовала карикатуры на одноклассников. Помимо всего прочего, Рита обнаружила в своей тетради по этике за девятый класс интересные иллюстрации. Вместе с картами Средиземья, эльфийскими рунами и изображением обнаженной учительницы математики, сверкающей своими прелестями в окружении столпов учёности древнего мира, там часто встречается один мотив - изображение рыцаря, преклонившего колени перед Граалем или с мечом в руках. Эти же наброски Рита встречала и в других своих тетрадях. Они очень напоминают Рите один памятник, который всегда вызывал у неё печаль, смешанную с чувством благодарности: Вообще трилогию Риты "Детство. Отрочество. Юность" наглядно можно продемонстрировать последовательностью её светлых гениев. Детство - это Индиана Джонс. Страсть к древностям у Риты оттуда. Сагара как печальный, несколько непонятый миром, отрешённый и бесконечно гуманный - отрочество. Эдвард Каллен - это печальная юность Риты, с её залитым лунным светом роялем в квартире приятеля, странными чувственными всплесками, похожими на болезнетворный яд, который ночь впрыскивает в вены подростков, и горечью по утрате невинности. Кстати, о подростковых впечатлениях. Рита нашла себе одного приятеля, мечтателя такого, прямо как сама Рита. Тоже Дева. И рада поддерживать с ним отношения. О чём могут говорить две Девы? Конечно, они оттачивают своё коммуникативное искусство друг на друге, перемалывают кости всем остальным знакам Зодиака и в оба голоса утверждают из своего милого болотца идеализма о том, как это хорошо - быть Девой. Оба старательно избегают вульгарностей, сношений с Рыбами, Раками и Козерогом, в общем, полная идиллия. В частности, Рита впадает в экстаз от того, что он включает в скайпе какой-то мелодичный реп и медленно что-то натыкивает на клавиатуре. Вот он и говорит, что в 14 лет он искренне верил в то, что люди встречаются, между ними случается близость, и они в итоге остаются вместе навсегда. А Рита бродила по улицам города в надежде, что когда-нибудь встретит свою половинку. Наивными бы были, и с годами не поумнели. Учитывая то, что детство Риты - это странное смешение стремления к саморазрушению и к самосозиданию, это недисциплинированный религиозный идеализм, приносящий странные плоды, это постоянная раздвоенность между Градом Земным и Градом Небесным, неудивительно, что она бесконечно привязалась к этому человеку, как, впрочем, и ко всем остальным своим друзьям. Почему-то, когда Рита думает о нём, в голове у неё вертится эта песенка - скорее не словами, а мелодикой она весьма тонко выражает чувства Риты.
Николай Шальнов: тэги: графомания Эдмунд Что чувствовал ты, Эдмунд, в оный день, Когда тебя с короною встречали В закатном зале Четырёх Владык, И песней нежною, и лаврами венчали На власть над Нарнией? И сумрачная тень Легла тебе на сердце в час разлуки, Когда расстался с миром дней дождливых, Сменив свой школьный плащ – сама учтивость – На мантию пурпурных переливов. Что чувствал ты, Эдмунд, в тесном круге Родных, друзей и подданных, когда Твой брат смотрел в тебя, не узнавая Того, с кем в играх он всегда был первым, И в ком спокоен был он, убегая Гулять с девчонкою до самого утра? И вся любовь того, кто над любовью Бог – Творца вселенной, мудрого Аслана, - Могла ли заглушить печаль и боль О прежних днях, которых уж не стало… Не ты ли уронил тяжёлый вздох, Когда сестра тебя на карнавал Вела с собою, чтобы ты с наядой Шёл впереди, как если б за тобой Ушедшей юности витали бы плеяды Огней волшебных, озаривших бал? Не вспоминал ли ты утехи прошлых дней, О тех святынях, коих ты оставил? О тех, кого ты тайно полюбил, Кого любил ты явно?... Ты не правил В стране оставленной, но ты скорбишь о ней.
Николай Шальнов: тэги: сказки о смерти, искусство вечно, авторитетные фигуры, сумасшедший дом для непослушных дев викторианской эпохи, музыка Бежит жизнь... И все мы медленно умираем. Вот только попрощались с Фриске, потом внезапно умирает композитор - автор знаменитой мелодии из "Титаника", помнится, в сумасшедшем доме для непослушных дев викторианской эпохи, в этом печальном месте, пронизанном только жалобами и бесконечной скукой, Риту чаще всего просили сыграть именно эту мелодию любви... А вот теперь и у Хворостовского – любимца моей бабушки - рак мозга. Как-то Рита отписалась в дневе, что будет очень жалеть, когда милосердная Смерть приберёт и Колина Моргана, и Кэти МакГрат, и Брэдли Джеймса, и многих других талантливых актёров и деятелей искусств, и их красота и талант останутся только в песнях. В общем, Рита поторопилась написать вместе с ролевиками письмо той, что в своё время открыла Рите своими романами потрясающие миры и сдвинула Риту с самых нигилистических и пессимистических установок на мир и эволюцию в целом, точнее, развила в Рите семя гуманизма - Урсуле Ле Гуин. Рита давно, ещё с семнадцати, хотела это сделать. Романы писательницы скрасили Рите отрочество и многому научили - "Волшебник Земноморья", "Порог", "Слово для леса и мира одно", "Резец Небесный", "Лавиния"... Старушка говорит, что боится не успеть дописать очередной роман до того, как умрёт. А ведь её уже под девяносто лет, и ответных писем она уже не пишет, хотя любит читать послания от почитателей её крупнейшего таланта и даже ведёт блог в сети. Молодец, бабуля! В общем, Рита письмо написала, перевела, сверила с помощью филологов, купила конверт с маркой... Будем надеяться, что госпожа Урсула поживёт подольше, ведь её вклад в мировую фантастику всемирно признан и неоценим. Никогда, кстати, Рита не подумала бы, что немецкий язык может так хорошо звучать в музыке. Это песенка "Oonagh", называется "Feanor", про эту группу Рите рассказала та, которой Рита посвящает все свои стихи по легендариуму - за то, что эта Melrose Black предложила ей начать в этом фандоме графоманить. Спасибо ей большое! Некоторые песенки напоминают африканское веселье такое, вроде того, каким американские прихожане развлекают себя в церкви, но, если говорить серьёзно, то эти мелодии прекрасно выразили дух и утончённость мира Профессора.
Николай Шальнов: тэги: сказки о смерти, моя шокирующая жизнь, искусство вечно, авторитетные фигуры, светлые гении, сумасшедший дом для непослушных дев викторианской эпохи Совсем недавно Рита узнала, что ей снова подключили канал "Виасат Хистори", и, как говорится, дорвалась. Смотрела всё подряд: от путешествия трёх братьев по следам Ганнибала до цезарей-извращенцев поздней Римской Империи. А что? Потом ещё и про Гитлера посмотрела, про Вторую Мировую, чем потом окончательно довела матушку сентенциями о том, как несправедливо устроен мир, что лучше бы уж совсем умереть, что Рита ненавидит Бога и считает вслед за Шопенгауэром этот мир "худшим из возможных". Рите вообще некоторые вещи лучше не смотреть, от их созерцания становится как-то не по себе. В случае с Римской Империей Риту охватывает опасный энтузиазм экспансиста: есть в постоянном захвате новых земель что-то по-пиратски романтическо-упоительное, как если бы люди знали, что счастья им это не принесёт, но делали это вопреки своей душе, от отчаяния. Впрочем, Римская Империя треснула и пошла по швам совсем по другим причинам, об этом писал ещё Ливий, чей трёхтомник Рита присмотрела в магазине по приемлемой цене. В случае же с Гитлером Рита упорно вспоминает афоризмы Шопенгауэра и его знаменитые слова: "Если бы каждому из нас воочию показать те ужасные страдания и муки, которым во всякое время подвержена вся наша жизнь, то нас объял бы трепет, и если провести самого закоренелого оптимиста по больницам, лазаретам и камерам хирургических истязаний, по тюрьмам, застенкам, логовищам невольников, через поля битвы и места казни; если открыть перед ним все темные обители нищеты, в которых она прячется от взоров холодного любопытства, то в конце концов и он, наверное, понял бы, что это за "лучший из возможных миров". "А бог не сердится, что гул богохулений В благую высь идёт из наших грешных стран? Он как упившийся, пресыщенный тиран Спокойно спит под звук проклятий и молений..." Нет, Рита, конечно, ничего против Бога не имеет, но она была бы рада, если бы вселенная была устроена поразумнее. Может быть, из-за этого Рита впала в то, что так замечательно обрисовано циклом о грехах, кошак просто загляденье: Помимо всего прочего Рита вчера имела счастье, гуляя со школьными подругами, встретить своих одноклассников, которые приехали из Питера, а потом - ещё одного одноклассника, который ныне промышляет детским хирургом. По просьбе Риты, которой так и не довелось за всю свою жизнь побывать в морге (биологичка Шапокляк обещала-обещала, да, наверное, в итоге решила поберечь детскую психику), он рассказал ей о том, какую практику там проходили. И трупы из ямы с формалином один за другим крюком вытаскивали, и наблюдали, как мозг бабки аспирант кромсал ножом, как заправский повар на предмет выяснения причины смерти... В общем, это ещё самое невинное, что Рите довелось услышать. Ну да "Пророк" - издание приличное, пусть о подобном пишут эскулапы больницы Св. Мунго. А всю ночь Рите снилось что-то невообразимое: как если бы она была рыцарем Круглого Стола в стимпанковском будущем. Описанию это не подлежит из-за своей сюрреалистической усложнённости, но Рита увидела свою мечту во сне - идеальное издание "Смерти Артура". После передачи про Наполеона, которую Рита посмотрела вчера же, она поняла, сколь мало она знает об этом его русском походе, несмотря на то, что это - наша родная история. И почитала Рита "Наполеона" Пушкина, которого раньше любила и знала наизусть. Очень хорошо он описал, как этот светлый гений обвил лаврами народные цепи, от которых галл, низвергнувший "ветхий свой кумир", казалось, только недавно освободился. О том, что Наполеон указал "высокий жребий" русскому народу, который во многом благодаря ему в процессе повышения национального самосознания почувствовал себя единым целым, без различия касты и прочих обусловленностей. И о том, о чём Наполеон, в полном одиночестве, думал на острове Святой Елены. Честно говоря, мне тоже непонятна его ссылка. Ну да, насолил он всем преизрядно, но императором-то был неплохим! Достаточно вспомнить Робертса: "Идеи, которые лежат в основании нашего современного мира — меритократия, равенство перед законом, права собственности, религиозная терпимость, современное секулярное образование, здоровые финансы, и так далее — были взяты под защиту, консолидированы, кодифицированы и географически распространены Наполеоном. К ним он добавил рациональную и эффективную местную администрацию, конец деревенского бандитизма, поощрение наук и искусств, отмену феодализма и крупнейшую кодификацию законов со времён падения Римской империи". Могли бы уж обеспечить ему достойную пенсию и поселить в Париже. Но человек - существо неблагодарное. Рита понимает Наполеона, может быть, потому, что она по опыту прошлого прекрасно знает, каково это - вести массы и в то же время оставаться одиночкой в любой толпе. Да и судьбу Наполеона она тоже разделила, будучи помещена в сумасшедший дом для непослушных дев викторианской эпохи, Где, устремив на волны очи, Изгнанник помнил звук мечей, И льдистый ужас полуночи, И небо Франции своей; Где иногда, в своей пустыне Забыв войну, потомство, трон, Один, один о милом сыне В унынье горьком думал он. Сегодня, проснувшись после этих исполненных неописуемых чудес сновидений, Рита открыла Пушкина на первой попавшейся странице, чтобы погадать. Выпало стихотворение "Буря", которое Рита учила с матушкой года в четыре. А внизу - другое стихотворение, которое Риту почему-то очень тронуло. Если бы Рита знала его до написания своего "Кубка Огня", она, наверное, утвердилась бы в мысли, что её на это дело вдохновил Пушкин: Люблю ваш сумрак неизвестный И ваши тайные цветы, О вы, поэзии прелестной Благословенные мечты! Вы нас уверили, поэты, Что тени легкою толпой От берегов холодной Леты Слетаются на брег земной И невидимо навещают Места, где было все милей, И в сновиденьях утешают Сердца покинутых друзей; Они, бессмертие вкушая, Их поджидают в Элизей, Как ждет на пир семья родная Своих замедливших гостей... Но, может быть, мечты пустые — Быть может, с ризой гробовой Все чувства брошу я земные, И чужд мне будет мир земной; Быть может, там, где все блистает Нетленной славой и красой, Где чистый пламень пожирает Несовершенство бытия, Минутных жизни впечатлений Не сохранит душа моя, Не буду ведать сожалений, Тоску любви забуду я?.. Нашла также Рита в сети органистку Наталью Михайлову, ту самую, что так глубоко поразила Риту своим виртуозным исполнением. Очень красивая женщина:
Николай Шальнов: тэги: охотники за сновидениями, мыслевыброс, искусство вечно, мои университеты, готика Довольно примечательный сон сегодня приснился Рите, чтобы его не вести в анналы саги о деяниях. В общем, Рита видела во сне самого Дьявола, который явился Рите в образе необычайно красивого молодого человека, с которым Рита, тоже будучи в этом сне гораздо симпатичней себя, разговорилась по поводу одной колдовской книги, которую Рита обнаружила в эзотерическом магазине. Поскольку Рите было всё равно, что читать, она с лёгкостью отдала эту книгу странному, необычайно притягательному парню и его странной компании, едва успев рассмотреть столь сомнительное издание. Оно представляло собой какую-то жуткую помесь правил для ролевой в жанре "хоррор", сборника пентаклей и сатанинских ритуалов. После мы с этим дьяволом чего-то не поделили, кажется, Рита заставила себя не поддаться его львиному обаянию и не вступить с ним в сношение. Деловое, в смысле: он хотел приобщить меня своих богомерзких тайн. Хотя для Риты и богомерзкие тайны весьма и весьма были интересны, но что-то, по-видимому, её остановило. Дьявол, посчитав, по-видимому, Риту частью своего окружения, послал её за пуншем, предварительно наговорив ей на ухо всяких соблазнительных обещаний о возможностях, тех, которые обычно подобные существа сулят неискушённым, а потом взялся преследовать Риту, вернув себе свой изначальный демонический облик. Смотреть было страшно и в то же время есть на что: самый красивый из смертных, которых когда-либо видела Рита, стал чудовищем без имени, которого и описать-то было трудно. В общем, началась бешеная гонка, в которой Рита была скорее простой игрушкой для самоутверждения Великого Гордеца, Рита и сама это понимала, но почему-то всё-таки сопротивлялась. Когда Рите всё-таки удалось вырваться из здания и каким-то чудом оторваться от Сатаны, угнав автомобиль, она обнаружила, что за это время в её родном Ironburg`е много изменилось, как в родной деревне Томаса Рифмача после его посещения Страны Фей. Дьявол тем временем вместе со своими дружками угнал катафалк, и начался форсаж, о котором тут не рассказать. В итоге Дьявол отпустил Риту, а она сильно пожалела в какой-то степени, поскольку таких невероятно красивых и обаятельных воплощений она в жизни не видела. Сопровождалось всё это тем, что какой-то голос, не мой ли, надиктовывал Рите изысканным слогом описание всего, что происходило, судя по всему, для того, чтобы Рита могла составить из этого связное повествование, и, знаете, было очень даже литературно, Рита даже во сне была поражена тем, на что способен её мозг. Хотя, впрочем, может ей это только показалось. Проснувшись, Рита ничего не запомнила, хотя история литературы знает немало примеров, когда художественные произведения открывались знаменитым писателям во сне, им оставалось только записать их по пробуждении. Но Рита, увы, не Джек Лондон, так что ограничимся сим постом и прекрасным воспоминанием. Помимо всего прочего Рита обнаружила много новых и интересных фактов касательно "вечной женственности", на эту тему Риту вытянуло после того, как она обнаружила в книжном магазине "Божественную комедию" Данте и решила при удобном случае ей закупиться. Когда Рита изучала "Мастера и Маргариту" в школе, она была поражена бесчисленными отсылками и аллегориями, и параллелями, и ей это безумно нравилось. Исследования романа чем-то напомнило Рите "Огненного ангела" Брюсова - этого шедевра энциклопедизма, и Рита копала и копала ради своего удовольствия. Но многое она не понимала до сих пор. Несмотря на то, что "Мастера и Маргариту" отдельно рассматривали у Риты на филфаке, до неё только недавно дошло, что, помимо всего прочего, Булгаков позаимствовал из "Фауста" и имя для своей героини - Маргариты. Только вот что об этом пишут в статье "Вечно женственное" и русская культура" ( http://magazines.russ.ru/october/2003/11/kantor.html ): "Меняется здесь и вечная женственность, Маргарита, которая, по мысли исследователя, сопряжена с «соловьевской теологемой Софии-Премудрости». Но она отнюдь не противостоит черту, как надеялся Соловьев. Вспомним, как гетевская Маргарита опасалась Мефистофеля. У Булгакова Маргарита – единственная, кто понимает Поэта, Мастера, не только понимает, но и пытается его спасти. Она, кстати, одна и действует, Мастер – в сущности, восковая фигурка. Единственным помощником на этом ее пути спасения оказывается дьявол. И она в отличие от гетевской Гретхен вступает с ним в союз (напомню еще раз о Лиле Брик). Если Маргарита-Гретхен из «Фауста» готова была пожертвовать жизнью за любимого, но берегла свою душу, потому и была вознесена Богом, потому и смогла спасти бывшего возлюбленного от дьявола, то у Булгакова «совершенно недвусмысленно Маргарита готова отдать за любимого свою душу». Она восклицает: «Черт, поверь мне, все устроит! – Глаза ее вдруг загорелись, она вскочила, затанцевала на месте и стала вскрикивать: – Как я счастлива, как я счастлива, что вступила с ним в сделку! О дьявол, дьявол!.. Придется вам, мой милый, жить с ведьмой! – После этого она кинулась к мастеру, обхватила его шею и стала целовать в губы, в нос, в щеки». Ее возлюбленный воспринимает спокойно эту информацию: «Ну, хорошо, – говорил мастер, – ведьма так ведьма. Очень славно и роскошно». Правда, Маргарита просит Воланда о помиловании Фриды, задушившей собственного младенца (прямой намек на гетевскую Гретхен). Разница лишь в том, что спасает эту грешницу не Бог, а ведьма Маргарита с разрешения Воланда. Бессилие Бога в этом мире очевидно". Занимательный факт из биографии Риты, но она на парах методики преподавания конкретных дисциплин беседовала с преподшей касательно короны, которая так сильно натирала кожу головы Маргариты на Бале у Воланда. Было высказано предположение, что Маргариту учили "собирать мозги в кучу", если она решила сделать этот шаг ради Мастера, и Рита тогда иронично сравнила себя с Маргаритой, когда носила вместо одного для целый год тяжеленные «Камелоты» - как колодки, на этом факультете бунтарей.
Николай Шальнов: тэги: моя шокирующая жизни, готика, сказки о любви, сказки о дружбе Вчерашний день поразил Риту разнообразием своеобразных ситуаций. Началось всё с того, что она купила за 49 рублей роман Лорен Вайсбергер «Дьявол носит Prada» и читала его матушке вслух, и это было интересно: сравнить роман с фильмом. Потом она попробовала себя в роли хакера, увив всю квартиру проводами и отчаянно строча неведомые словечки в командной строке, чтобы разобраться с подключением ноута. Всё вышло гораздо проще: надо было просто выйти на ютуб, там всё описано. Это как Сальвадор Дали сказал профессорам на выпускном экзамене что-то вроде: «Все, чему я учился у вас – полнейшая ерунда», Что, однако, не отменяло ценности полученной им образованности. Два дня подряд Рита приседала своему приятелю на уши касательно готики, приплетя к общим рассказам историю некоторых культурных течений, которые сформировали объекты готического внимания. Рита до сих пор увлечена этой темой, и самое утопическое, что есть у неё в мечтах – это создать мир, заселённый народом Луны. Вчера Рита развлекла себя беседой с приятелем, шуточки дошли просто до неприличия. Рита махала платком и восклицала с софы: «Фрида, меня зовут Фрида, о королева!», чем недвусмысленно напомнила себе Оскара Уайльда в роли Саломеи в его же собственной пьесе. Попутно она вспомнила свою первую любовь, которую звала на «Хроники Нарнии» и на которые Рита пошла одна прекрасным морозным зимним утром, прогуляв уроки. Ритина подружка, которая в это время делала большие успехи на поприще изучения гуманитарных дисциплин и которая гордилась необъятными размерами своих прелестей, говорила: «Знаю, знаю, почему ты готом стал… Тебе Ленка отказала… Бери пример с меня: мне родители запрещают краситься и хорошо одеваться, вот я в школу выхожу, жвачкой глазок залепляю, крашусь, переодеваюсь и иду дальше по жизни с песнями». Тогда Рита почему-то на неё обиделась, позавидовала ей, а зря, лучше бы пример брала.... Хотя в дальнейшем Рита и соперничала с ней, как и с многими своими школьными приятелями, в изучении литературы и истории. Рита же шла по жизни под песни «Агаты Кристи», и её не пускали в школу из-за траурных одяний, и этой ночью она опять видела Сатану и Смерть. Причём вспомнила Рита недавний сон своей тётки, которая ощутила в объятиях Морфея «Запах смерти… Такого запаха нет в природе: аромат ветхости, забвения, столетней пыли…». Я встретил вас спустя шесть лет и думал - не узнаю: Вы были в черных галифе, в губах была сигара, И с вами был Сатана, Его злодейский желтый глаз - Антихриста отметка, Его зовут Мотоциклет, а вас Мотоциклетка, И вы его жена! Я этой ночью видел сам: горящая, нагая, Вы улетали в небеса на страшном черном волке, Я знаю: это был он, Я ставлю свечку к образам, но я уже не верю, Я скоро душу вам продам, вам и мотоциклету... Отче наш ежи еси Отче наш ежи еси! Семь волков одна волчиха, Взвейся ветер, наше лихо В чисто поле унеси! Меня не будет завтра, Тебя не будет завтра, Всех нас не будет завтра, Сегодня или завтра!
Николай Шальнов: тэги: графомания, вампириада, моя шокирующая жизнь Снова Риту обстригли, точно овцу. Стиричься-то иногда надо, только снова ей вслед летят реплики типа: "Не слишком ли ты маленький, чтобы курить?" (единственную сигарету в день!), не продают спиртное без паспорта и не желают считаться с её истинным возрастом. Рита была искренне удивлена, что сосед, у которого она сидела по вечерам, думал, что Рите шестнадцать, а Рита грешным делом думала, что ему лет тридцать, а он на год младше Риты. В общем, "Скажи, кто сделал меня такой?!" - этот крик души Клодии срывается с уст Риты. Этот клип про Клодию, очень отчётливо выражающий ситуацию Риты, вдохновил обладательницу Прыткого Пера на очередной вирш. Клодия Ты вечной юностью связал меня, мой друг, Пьяней вина твой поцелуй бессмертный, Лишь тьма и тишина, и лунный свет вокруг, И пульсу вторит сердца стук ответный. Для мира я исчезла навсегда И потеряла путь от праха вновь к могиле, Навеки - ночь, и смерти никогда Меня не ввергнуть в тьму: сама я - Смерть... И ныне Я говорю тому, кто дал мне Тёмный Дар - Проклятье наравне с благословеньем, Холодный, нестерпимо-вечный жар Души, не знающей пощады и забвенья: "Древней меня лишь вечные созданья, Пришедшие, оставьте упованья!".
Николай Шальнов: тэги: графомания, легендариум Набросок, может быть, потом его можно будет усовершенствовать. Нравятся Рите эпизоды из "ВК" про Арвен и её отца. Элронд и Арвен Элронд: Листву, как годы, водами уносит, И спит Раздол в тени туманных гор. Рука не кубка – меч старинный просит, Без дел уснувший с тех далёких пор, Когда цвели цветы Белерианда Под легконогой поступью царей, Когда бессмертье было нам в награду За труд в счастливой вечности… Светлей Сияли дни, быстрей бежали реки, И небо было глубже, чем сейчас… С твоим уходом в сумраке поблекнут Луна и Солнце… Пожалей же нас! Ты для народа ярче, чем творенья Великой Варды, искрилась и жгла, И среди горя, и среди веселья Для нас единственным ты светочем была. Арвен: О, не брани меня, отец, напрасно Ты удержать пытаешься в веках Меня, чей жребий предначертан ясно: Удел бессмертный для меня исчах. Уйдя с тобой, я вечность бы страдала О кратком блеске жизни смертных; ты Желаешь мне добра, но я мечтала, И мне открылось таинство мечты. Элронд: Куда стремишься ты? Оставь надежду Народу нашему! Я видел только смерть И слабость, и утрату, и безбрежных Морей Гремящих синь, и круговерть Однообразных дней людского срока, Разлуку, скорбь и зимние снега… Внемли, дитя! Печальнее урока Тинувиэль не встретишь никогда!.. И Феанора жребий был счастливей Чем мой: на небе камень заблистал… Ты же угаснешь, Арвен! Век недлинный Людей – я видел смерть!.. Арвен: Но там и жизнь была!..
Николай Шальнов: тэги: графомания, искусство вечно Награфоманила Рита, пока не забыла, про Юстэса. Нравится ей этот персонаж. Попутно выложила вторую часть органного концерта ля минор Баха, очень красивую. Юстэс Уверен я, что Юстэс Девой был: Такой же он задумчивый и грустный Как персонажи из романов Пруста, И верил он, что найден был в капусте... Уверен я, что Юстэс Девой был. Уверен я, что Юстэс Девой был, Такой придирчивый, надменный и критичный, И всё-то к сердцу принимал он лично, И он учился в школе на "отлично"... Уверен я, что Юстэс Девой был. Уверен я, что Юстэс Девой был: Такой же он наивно-простодушный В наш век расчётливый, завистливый и душный Он был, как Дон Кихот, идеалистом ушлым. Уверен я, что Юстэс Девой был. Уверен я, что Юстэс Девой был: Боялся он бактерий и микробов, И вёл дневник, и скован был, как робой Своей застенчивостью, нежностью суровой... Уверен я, что Юстэс Девой был. Уверен я, что Юстэс Девой был: Он не озлобился на гнёт судьбы неправой, И, став драконом, он деяньем славным Исправил трусость - этот грех лукавый. Уверен я, что Юстэс Девой был. Уверен я, что Юстэс Девой был: В нём было что-то нежное такое И грустное, небесно-неземное, От Нарнии мучительно-родное, За что он в Нарнию и призван был.
Николай Шальнов: тэги: филологическая дева, искусство вечно, музыка, эстетические категории, светлые гении Как мало надо, чтобы пленить воображение! Подруга выложила в сеть фотографию, которую Рита сравнила с одной из картин импрессионистов: Попутно Рита переслушала альбом "Атараксии" "Призрак Оперы" - это одно из самых прекрасных явлений в жизни Риты. Из знакомых Риты мало кто выносит утончённый, объёмный, глубокий оперный вокал Франчески: говорят, что он попросту грузит. Но этим вокалом выражено всё самое важное, что было в посыле Леру, об этом писала сама Франческа в статье, посвящённой альбому, где проявила и своё литературное мастерство. Эта статья всегда вызывала у меня восхищение даже большее, нежели сама музыка. Альбом группы Ataraxia "Il Fantasma dell'Opera" Альбом группы "Атараксиа" создан по мотивам книги Гастона Леру "Призрак Оперы". Рассказывает Франческа Николи, вокалистка этой группы ( http://www.operaghost.ru/ataraxia.html ) Франческа Николи: Монстр и гений. Эта фатальная смесь подталкивает тебя к возвышенному и всеобъемлющему творчеству, из которого уже не вырваться живым, поскольку действие обретает такую силу и мощь, что превосходит силу тела и разума в возможности пережить подобное откровение. Монстр рожден монстром, монстр от самого первого вздоха, он знает, предчувствует, догадывается и имеет довольно четкое представление о своей участи. Его судьба напоминает долю титана. Ему никогда не стать человеком, но даже если это произойдет, никогда не увидит понимания в других живущих существах, и одиночество невыносимо настолько, что приведет к смерти. Монстр достигает совершенства во всех формах искусства, особенно в наиболее возвышенном, опутанном тайнами волшебном мире музыки. Музыка стала единственным способом, который допускает диалог, созерцание, общение между живыми и мертвыми, между прошлым и настоящим, между историей и духом всей эпохи. Монстр знает: когда будет завершен его труд (символика Торжествующего Дон Жуана), он сам должен будет исчезнуть, поскольку жизнь утратит для него смысл, если он не достигнет своего идеала, если не сможет завоевать человеческую любовь, если он не сможет передать дух музыки. Эрик - это сконцентрированная мощь чувств, идей, искусства, изобретений, мастерства. Эрик живет под землей, в доме на озере, а над ним возвышается гигантское архитектурное сооружение, созданное им, - Парижская Опера. Это здание - само воплощение рациональности, здравого смысла, расчета, но также и совершенный пример двойного смысла, где значения имею тысячи оттенков, коридор за дверью ведет к другой двери, зеркала же скрывают лица, спрятанные под масками, а за масками - другие маски, из кожи и кости. Они хранят тысячи тысяч лиц Монстра как воплощения духа музыки. Продолжение тут: Эрик боится других, самого себя и мира. Эрик пробуждается лишь в сонме звуков музыки, той, которая не ведает метафор, масок и вуалей. Эрик - это музыка, и едва она прекратиться, Эрик исчезнет. Эрик любит Кристину Дааэ, боязливую, потерянную, меланхоличную девушку шведских корней. Кристина хороша собой, обладает той красотой, которой никогда не было у Монстра. И Эрик в своей доверчивой наивности полагает, что если есть красота - то эта красота во всем: в сердце, во внешности, а также в таких глубинах души, о которых можно только догадываться. Эрик дарит Кристине музыку, которую та не заслужила, поскольку девушка на самом деле довольно поверхностная, земная, мелочная. Эрик дает своей музыке лицо - самое чистое и ясное, и это лицо Кристины. Но сама музыка не смогла наделить лицом Эрика, он обманулся ещё раз. И снова побеги, зеркала, коридоры, лабиринты, маски и безумная лихорадка. Страх приводит в эти чудаковатые, словно ребяческие, комнаты в подземелье, в убежище Эрика. О, какая слабая попытка воссоздать «реальный» мир, который царствует на поверхности! Эта его попытка приблизиться к смертной жизни напоминает мне историю Моцарта и её печальный конец. Весь мир Эрика - это условности, игры, инфантильная фантазия среди зовов сирены (а это ничто другое как обыкновенный тростник, сделанный на манер флейты). Восточные комнаты полны изысканного обмана и трюков. В общем, можно подвести итог словами - все, чего касаются руки Эрика, притягивает к себе и губит (так насекомые барахтаются в паутине), заставив пережить самый широкий спектр ощущений, чувств, видений, которые лежат за пределами человеческих чувств. Мы выбрали несколько глав замечательной книги Гастона Леру, преобразив их в музыку, средство, столь любимое Эриком. Но для такой репрезентации подошли не все отрывки из книги, мы выбрали из них самые яркие, самые музыкальные на наш взгляд. Нам не хотелось следовать хронологическому порядку книги, делать её пересказ, мы все это оставляем читателям романа. Мы же представляем самые важные моменты, когда музыка одерживает верх над литературой. Мы показываем Призрака, Монстра и Ангела Музыки в первых нескольких музыкальных темах (E' il fantasma? - Был ли призрак? - parte prima e seconda), накладывая быстрые и яркие мазки его личности, знающей весь мир от и до, и в то же время остающейся в девственной неопытности. Франческа Николи Показываем также и Кристину Дааэ в момент, когда Ангел Музыки впервые явился к ней - неприметной, слабой певице. И тогда она впервые неосознанно чувствует Эрика в своем голосе, становится звездой (La nuova Margherita, Новая Маргарита). Затем мы вновь видим Монстра, которые наблюдает из своей знаменитой ложи №5 за репетициями Кристины, своей Маргариты, такой земной и такой божественной вдохновительницы. Такая девушка может принадлежать лишь Фаусту, после того как тот отрешится от всего сделанного, созданного им. Одна из самых сильных композиций альбома - Il violino incantato, Волшебная скрипка, - это сцена на кладбище, когда голос сливается в едином звучании со скрипкой. Действие происходит на кладбище, на берегу Северного моря, Эрик играет любимой Кристине, когда та обращается к могиле отца, шведского скрипача, своего друга, с которым они шли бок о бок много лет. Кристина просит отца подарить ей мир музыки. В сцене на бале-маскараде мы показали отрывок, в котором гнев и отчаянье Эрика достигают своего апогея - абсурд абсурда, когда на карнавал Эрик является без маски, что гостями было оценено, как отличная выходка, в духе бала. При этом он обнаруживает, что был обманут любимой Кристиной. La Lira d'Apollo, Лира Аполлона, рассказывает о днях, когда Кристина и её «земной» воздыхатель бродят на крыше, «в верхней части» Театра (в то время, как «нижние» остаются мрачными владениями Эрика). Молодые люди рождают собственную сказку нормальной романтической любви, пока им не показалось, что Эрик, который действительно за всем наблюдал, смотрит на них, забравшись на гигантскую лиру бога музыки, Аполлона, чем перепугал их до смерти. Далее следует рассказ о бегстве в подземелья, где всего вдосталь, роскошь, дорогие украшения и возвышенная музыка монстра (Il Signore delle botole, I sotterranei dell'Opera, Повелитель Люков, Подземелья Оперы). В предпоследней главе мы возвращаемся в дни прошлого, когда Эрик жил на востоке и строил комнаты пыток - столь же ужасные, сколь и гениальные. Комнаты, полные иллюзий и страха. И финал - гибель Монстра, гибель его любви, конец легенды, от которой не осталось и следа, только лишь шепот, наполняющий коридоры Оперы, слухи, да рассказы старой балерины (in Fine degli amori del Mostro). Эрик оставляет мир с неимоверным достоинством, с глубокой грустью и мудростью. Единственная дорога, которая ждет его - это пусть смерти. Покинутый, он оставляет все свои фантастические, инфантильные открытия, изобретения, столь дорогие ему. Он бросает все с масками и без, сам же остается человеком «без лица», человеком, вычеркнутым из жизни, отрекаясь от всего земного. Альбом Il Fantasma dell'Opera посвящен всем, кто, как и мы, принимает страдания жизни в порывах абсолютного творчества и безусловной любви к музыке, которую ищут в мире в самих себе. И насыщают эту жажду, несмотря на боль, противостояние, отчаяние. В память об Эрике, нашем Ангеле музыки. Слава Эрику! Леру родился в Париже В 1868 году в богатой буржуазной семье. Ещё в детстве и в юношестве интересовался литературой. Спустив огромное состояние на карточные игры, он становится хроникером юридической странички известной ежедневника «Le Matin», и именно это в дальнейшем значительно повлияло на тематику и характеры его произведений и героев. Вскоре он завоевывает себе имя в журналистских кругах, пока неожиданно не начинает баловаться литературой. Она полностью захватывает его, Леру с головой погружается в мир интриг и психологических характеристик (в эпоху, когда Фрейд изменил, перевернул предыдущие постулаты психологии и поведения своими открытиями), но литературные искания происходят в ущерб журналисткой практике. «Призрак Оперы» стал вершиной его творчества, хотя и признан роман был намного позже, и даже сейчас его редко найдешь на книжных полках истинных книголюбов. В любом случае, это бессмертный роман по стилю повествования (типичный романтический стиль, как и у «Франкенштейна» Мэри Шелли, «Дракулы», Стокера), поскольку не исчерпывается лишь одной точкой зрения на события в романе, но охватывает широкую палитру психологий, персонажей. Все они развивают сюжет по принципу «перебрасывания мяча», или, лучше сказать, передавая из рук в руки красную нить повествования. И сам сюжет достаточно самобытен и эффективен. В конце концов, в нем оживает театр, вся эта архитектурная махина, полная тайн, трюков, уловок, о которых знает лишь тот, кто расставлял эти ловушки, для прочих же - это оживающие чары параллельного мира, крепко связанные с искусством, чаще - пением, и все это - на грани позолоты славы и невыносимой сжигающей боли Леру стал главным предвестником кинематографа (его роман, множество раз перекрученный и оскверненный воплощался в кинолентах, но только две версии заслуживают внимания - 1925 г, с Лоном Чейни, и фильм 1974 года, снятый Брайаном де Пальма), и как пионер кинематографа сам основал в 1918 году "La societe de Cineromans", «Сообщество Кинороманистов», в котором сам состоял на правах продюсера, сценариста и хроникера. Таким образом, шедевр Леру ожил в трёх формах - литературной, театральной и кинематографической в современном сплаве целей и способов их воплощения. Леру ставит в центр внимания все недостатки эпохи, вместе с тем, связывая в один узел сцены жизни театра, высокий вкус, мрак и мелодраму. Благодаря искусству мастерского повествования, он оживил этот умирающий жанр [мелодраму], создавая на его месте детектив. Кроме того, в отличие от многих своих современников, да и предшественников, Леру умер богатым, и, как утверждают биографы, довольно счастливым. А теперь перейдем к нам, к нашей эпохе. Леру почти исчез, он забыт, затерян, а фильмы по Призраку - или отвратительны, или бездарны. «Призрак Оперы» - название это знакомо всем, но вертится где-то там, на задворках сознания, а в реальность роман до сих пор многими так и не прочитан. И здесь тема Фауста встает перед нами в своей мощи, с силой своего соблазна перед двумя формами обмана и очарования - голоса и маски (Bспомните голоса в телефонных трубках, которые так очаровывают нас. A кого из нас НЕ притягивают те, кто прячется за маской?). И мы опять оказались лицом к лицу перед идеей влюбленных преследователей - они притягивают к себе и вызывают отвращение, благодаря всей романтичной культуре, берущей начало от персонажей Редклиффа, сестер Бронте и многих других, кто знаком нам по последним десятилетиям. Тайна, секрет этого произведения - в притягивающем мире величайших артефактов: музыки, песни, любви сильной и жестокой, которая не видит преград и топчет общественные помехи. Кристина - возлюбленная и преследуемая (типичный персонаж мелодрамы), начинает петь, позволяет Духу Музыки проникнуть в её сознание, а вместе с ней и в сознание читателей - очарованных и восхищенных. Кристина желает голос, и желает закрыть глаза и приблизится, но затем отвергает Эрикамс чудовищной жестокостью, когда сперва видит маску, а затем и само лицо под маской. Любовь и Смерть, бессмертный дуэт Парижской Оперы, которая сама - второе лицо Призрака, бесконечный лабиринт форм и перспектив. Леру писал визуальный, кинематографический роман, держит все время своих читателей в напряжении, словно бы они были зрителями этой эпопеи, словно они сидят прямо перед сценой. Леру дает возможность пересмотреть свое отношение к монстру, как к герою, без сомнения, романтическому, которого толкают на крайние меры. Ненависть и любовь, тянущие в пропасть, это извечное разногласие в том, что кто-то отвергнут человечеством, но несчастного тянет к другим людям, но он проклят самой судьбой, потому проигрывает нам. И все это преподносится нам без избитых фраз и выводов, излишнего морализаторства, альтернативных финалов, без банальных мелких страстей. Здесь нет самолюбования автора, надуманного пафоса или безусловного обожания. То, что мы читаем - продукт рациональности и экстравагантного вдохновения, звучащего в унисон с искусством (по мне, как в любой его форме). Произведения не прославляет автора, но сама работа - это чистое искусство. Также и сегодня Леру забыт, то, что он писал - не почитают за шедевры, оставляя за ними переходящую форму литературы, не поднимаясь до того, чтобы понять простоту и богатство стиля и психологических оттенков. А ведь именно этот автор написал слова о том, что: «это был первый раз, понимаешь, когда меня поцеловала женщина… да, живая, я поцеловал её живую, и она была прекрасна, как смерть» (Гастон Леру, "Призрак Оперы"). От переводчика. Далее Франческа Николи рассказывает об образах, которые стоят за каждым треком альбома) E' il fantasma? Призрак ли это? - перешептываются юные девочки, наряженные в тафту, порхающие, словно бабочки, за кулисами Оперы. E' il fantasma? Есть ли Призрак? - появляется прозрачная тень, жесты и движения статичны и величественны, это предостерегающий перст, который появляется среди знаменитых оркестровых партитур, громогласных и неподвижных. Тень - покровитель этих наряженных в пачки девчушек, которые неожиданно заполняют театральное пространство хореографией конца 19-го века, когда жесткие и суровые каноны балетного искусства отходили в прошлое. Звонкая, барокковая, временами переходящая в рококо, музыка, полная звучания звенящих тарелок и духовых инструментов, знаменует пышное вступление, затем несколько пробных пассажей, аплодисменты, и, наконец, выход Кристины-Маргариты. Её длинные белые косы, вся она сама - вне времени, вне места и вне роли, но с глазами, типичными для той эпохи, такие, как можно видеть в фильмах начала века, со взглядами грустными, чувственными, жестокими, и всё это - глаза юной девушки. La nuova Margherita, Новая Маргарита - эта тема развивается, словно разыгрывая по нотам мотив, который впервые прозвучал в образе Кейт Буш, героини Бронте из «Грозового Перевала», красной нитью связав две судьбы, две партитуры - Кэтрин у Бронте и Кристины у Леру. Обе преследуемы, обе ослеплены, очарованы жестокостью и страстью, которая проявляется во всей гамме безумных мыслей и собственного одиночества, скрытым, чувственным сумасшествием многоликости сладкоголосой сирены. Il palco n° 5, Ложа №5 - место «молчаливого созерцания за толпой», предпочитаемое Призраком, мы отобразили звучанием классической гитары, которая не просто привлекает внимание слушателей, она говорит, дышит на их языке, она принадлежит миру смерти, но вместе с тем наслаждается жизнью. Il violino incantato, Волшебная скрипка - это поэзия, наполненная самыми чистыми аккордами, прозрачными, неземными мотивами, которые завораживают и затягивают в омут. Венчают музыку эпические акценты духовых труб, звучащих словно бы вдалеке, будто бы песнь скрипки - это зовущий голос отца, окутанный кружевом из тумана, пришедшего с северных морей. Далее следует Фауст, переживший всё, могущественный, сломленный… здесь присутствует игра басов и теноров, отчаяния и поглощающей любви, трепета ясных холодных ответов и хулы. Faust in una sala maledetta, Фауст в проклятом зале, где с неимоверным грохотом обрушивается люстра, где все бегут и мечутся, сменяется Al ballo Mascherato, Балом-Маскарадом, где барокковые партитуры раскрывают, как на ладони, весь Париж, в котором все перевернуто с головы на ноги, в этом масштабном «превращении». И тут является Красная Смерть (с тех пор, как появился рассказ По, кажется, что смерть теперь только Красная), и это жестокая пародия на самого себя, а маска, которую он «надевает», и есть его лицо, которое обычно вызывает лишь ужас и отвращение, а здесь, словно жестокая насмешка судьбы, заслужила всеобщее признание. Великолепное зрелище, когда на крыше Оперы, театра в театре, величественная Смерть в красном, чей плащ развевается на ветру, словно стяг, возвышается на Лире Аполлона, гигантской статуе, символе Музыки, Храма, Голоса, а в это время двое влюбленных, Руль и Кристина, переживают всю палитру чувств и ощущений. На их лицах волнение сменяется страданием, отчаяньем, потерянностью, страхом, неуверенностью, в то время как маска масок остается со своим единственным лицом. И с этим лицом, единственным настоящим, он встречает очередную измену, предательство. Все это отображается в нежном чистом голосе девочки, которая одной рукой распахивает двери в ад одному, а для другого - врата в райские сны. Il Signore delle Botole, Хозяин Люков, приглашает нас в свое логово, куда мы спускаемся темными лабиринтами, пересекаем многочисленные этажи подземелий, дальше мы пускаемся в путь на роскошной гондоле, украшенной шелком и бархатом. Мы заново учимся слушать голоса стен и камней, воды, колонн, бесконечных лестниц, и, наконец, оказываемся в невероятном, китчевом жилище Призрака. Nei Sotterranei dell'Opera, В Подземельях Оперы, нас сопровождает музыка греческой трагедии, по крайней мере, мы её так представляем. Эта музыка представляет и подчеркивает прозрачность и чистоту чувства, мудрость, рожденную отчаяньем, некую человечность и гордость. Мы находимся в мире перевоплощений, гениальных изобретении Гудини, мы в королевстве игры, которая становится опасной, и об этом подробно мы рассказываем в Le ora rose di Mezenderan, Розовых часах Мезендерана. Это прошлое Призрака, его жизнь на Востоке, жестоком и бесчеловечном, затем мы снова возвращаемся в настоящее, когда люди мучаются в комнате пыток, и пытки эти противоречиво сопровождаются нежной музыкой, что показывает и то человечное, что было в Эрике, музыка возвращает его в мир нормальных людей. Fine degli amori del Mostro, Конец Любви Монстра - это бесконечная лиричность, вершина поэтичности музыки, её глубина. Вот чем для нас есть гибель Эрика, Призрака Оперы. Слава Эрику!
Николай Шальнов: тэги: находки, готика Рита развлекает себя на досуге тем, что коллекционирует статьи о готике. Неожиданно нашла вариацию знаменитого "Манифеста готов" и думает, что было вначале: известный оригинал или то, что в конце приправлено, как это любит делать Рита, стихотворением Бодлера? Слог-то уж больно вычурен и жёсток, может быть, его потом "окультурили" для лучшего уяснения?.. Для Риты, которую всегда занимали шарады по уточнению и сличению значений слов, это всё довольно значимо. Классический вариант для сравнения тут: http://mi-drugie.ucoz.ru/publ/19-1-0-13. <...> Готы не быдло! Ведь совсем не хочется обитать в этом лицемерном, полном хамства и предательства, нарочито-ханжеском, невежественном обществе! Готы живут в благородном обществе, пресекающем попытки серости влезть в их сердце своими грязными лапами надменного понукания. Подобные готам элитарные группы, не поддающиеся гипнозу пошлой тучи жужжащих мух, существовали во все времена во многих культурах и обществах. И будут существовать еще очень долго! Готы и другие (суб)культуры возмущают остальное общество сильнее, чем что либо другое. Никого не волнует что большая часть молодежи живет по "понятиям", тщательно вколачиваемым в голову вернувшимся их мест не столь отдаленных старшим поколением. Какой немыслимый ужас наводит на них статистика: 5% русской молодежи являются готами (сколько из них сатанистов, психов и просто случайно попавших под руку мимов не известно). Готы - спокойные люди, агрессия - не их метод, но за себя постоять многие смогут. Их толерантность по отношению к недоразвитому быдлу связана с нежеланием придерживаться морали кулачного права. Готика - высокая культура. "Культура — это то, что отличает нас от животных". Воля быть животным имеет место быть в обществе, но готы — не животные! Гот не станет спрашивать "модного совета" у дряхлых старух, что насылают на них Сталина и прочую нечисть, не пойдет к "батюшке", который, прикрываясь рассказами о пользе голодания, вытягивает из людей последние гроши... Идеология темных романтиков предполагает возвышенную утонченность, а не грязное распутство и собирание чугунных котлов... Продолжение тут: Готы - адепты темной стороны жизни. Но «тьма» не есть зло. Если «свет» рассматривать как синоним абсолютной и неизменной регламентации, то «тьма» символизирует хаос, изменчивость. Возможно, найдутся фанатики, которые готовы жить при абсолютном «свете или при абсолютной «тьме», но это уже из области патологии. Мы живем в мире, где есть место и тьме, и свету, где они постоянно сталкиваются и, словно обволакивая друг друга, образуют причудливые узоры там, где есть место таинственной красоте... Это особенно важно в тех условиях, когда понятие «свет» взято на вооружение лицемерными человечками и благодаря этим хозяевам криводушных истин, символом «света » стало пуританство. В «свете» стало неуютно. Готика — это индивидуализм и романтика как стиль жизни. Она не ограничивает себя какими-то рамками, кроме тех, которые каждый налагает на себя сам. Темный романтик — истинный ценитель прекрасного. Он чувственен и изыскан, его привлекает все неизвестное и необычное. Чувственность и ощущение прекрасного трудно ожидать от дешевого общества, не обремененного интеллектом, культурой и аристократичностью. Для животных важнее агрессия и выползшая из тюремных бараков мораль, в то время как в противовес этой безликой человеческой толпе готы подчеркивают свою утонченную изысканность, аристократичность, мягкость поведения, поэтичность и интеллигентность... Конечно же, олигофрены с мышцами из таблеток насмехаются в отношении некабаньего вида джентельмена в черном. Он не «дистрофик», не «одевается как баба» — это культура, ориентированная не на грубую силу, а на отточенность ума. В пуританском обществе принято скрывать проявления дружбы. Любой дружеский взгляд тут же будет истолкован как извращение. Гот при обращении к другу не станет делать свой взгляд искусственно выхолощенным, а дружбу сведенной к меркантильным, деловым отношениям... Представьте себе искреннего друга — Гобсека, Кровопивушку-Иудушку Головлева. Это и есть идеалы дружбы пуританского общества. Так какое моральное право имеют эти нравственные уроды диктовать другим, с кем и как дружить и как внешне проявлять свои чувства к друзьям и близким?! Последним аргументом против движения готов обычно является обвинение в пропаганде би- и гомосексуализма. Гомоэротика в фильмах («Интервью с вампиром»,«Бал вампиров») - вопрос эстетики а не тема постели. Хотя для людей,чей кругозор не шире горлышка бутылки, вопрос об эстетике слишком сложен. Увидев увлеченную беседу двух парней со светящимися от вожделения глазами, не обладающее способностью мыслить красиво животное придет к однозначному выводу: разговор закончится сексом. Во всем видеть только греховное и страшиться всего того, что хотя бы косвенно напоминает это греховное - есть стремление святости по мнению пуритан. Они всегда были обделены тем, что имеют люди, умеющие чувствовать, и знают это. Отсюда ненависть и преподношение готики в извращенном виде. Готам свойственно меланхолическое восприятие мира. Это не признак надменности. Понимание того, что в мире совсем рядом с красотой существует и уродство, вызывает грусть, а отстраненность дает способность оценить изящество такого явления. Атрибутика готов воспринимается несведущими как признак причастности к оккультизму, однако для большинства самих готов всё это не более, чем просто красивые вещи. Единственное действительно значимое украшение - анкх, символ вечности. Чувство прекрасного и легкая меланхолия... Готы находят отдохновение от суеты мира на покрытых пылью веков местах скорби. Темные романтики - любители суровой дикой природы... Деревья на камнях с лишайником и торчащими корнями... Немногочисленные остатки старых чащоб... Фьорды с ледяной водой... Влажная пелена тумана... Муаровый закат умирающего солнца на горизонте... Томные порывы холодного ветра... Опавшие листья на прозрачной воде... Уединение с мыслями... Или тепло друзей, особенно осязаемое на прохладном фоне тронутой тленом природы... Обсуждая творения Верлена... Бодлера... Уайльда... Растворяясь без остатка в мироздании и любви друзей... В неверных отблесках денницы Жизнь кружит, пляшет без стыда; Теней проводит вереницы И исчезает навсегда. Тогда на горизонте черном Восходит траурная Ночь, Смеясь над голодом упорным И совесть прогоняя прочь; Тогда поэта дух печальный В раздумье молвит: "Я готов! Пусть мрак и холод погребальный Совьют мне траурный покров И сердце, полное тоскою, Приблизит к вечному покою!"...
полная версия страницы