Форум » Дневники персонажей » Дневник Риты Скитер (продолжение) » Ответить
Дневник Риты Скитер (продолжение)
Николай Шальнов: [quote]И они пали в его объятия, и осыпали его поцелуями, и отвели во дворец, где облекли его в дивные одежды, и возложили на его голову корону, и дали ему в руки скипетр, и он стал властелином города, который стоял на берегу реки. И он был справедлив и милосерд ко всем. Он изгнал злого Волшебника, а Лесорубу и его жене послал богатые дары, а сыновей их сделал вельможами. И он не дозволял никому обращаться жестоко с птицами и лесными зверями и всех учил добру, любви и милосердию. И он кормил голодных и сирых и одевал нагих, и в стране его всегда царили мир и благоденствие. Но правил он недолго. Слишком велики были его муки, слишком тяжкому подвергся он испытанию — и спустя три года он умер. А преемник его был тираном.[/quote] Оскар Уайльд, "Мальчик-Звезда"
Николай Шальнов: тэги: киномания, искусство вечно, светлые гении Эволюция предпочтений или светлых гениев, слева направо. Те, кому Рита в разное время жизни пыталась подражать. Последним был (да и остаётся) Пол Уэсли в роли Стефана:
Николай Шальнов: тэги: музыка, искусство вечно, старые мастера Фуга из этого творения Баха - наверное, одно из самых изумительных порождений творца и самое моё любимое. Начало четвёртой минуты, темп, правда, быстроват, но, если вслушаться, можно услышать гармонию сердец.
Николай Шальнов: тэги: графомания, готега Когда все собрались в доме Генриетты, их ожидал небольшой сюрприз от девочки, которая обожала потчевать своих друзей какой-нибудь выходкой всякий раз, когда они оказывались у неё в гостях. На этот раз она приберегла для них стихи Оскара Уайльда - книжицу в большой красивой обложке, которая она начала читать им вслух сразу же, как они только вошли. Комната была заполнена дымом благовоний, горели чёрные свечи, в хрустальном черепе догорали сигареты, которыми Генриетта заранее запаслась и теперь курила одну за одной. Тусклый свет встроенных в укромные уголки красноватых ламп вырывал из темноты плакаты известных готических групп, от которых Генриетта была в восторге и о которых не переставала говорить своим тяжёлым на подъём приятелям, ставя исполнителей в пример и в назидание готам. Дескать, они в свои шестнадцать достигли немалых вершин, а вот Майкл, к примеру, только и мечтает о том, чтобы разучить хотя бы простецкие гитарные рифы. Пит, отвалившись на одну из подушек, расшитых узором в виде паутины, вертел в руках безделушку в форме гроба, в которую Генриетта вставила фотографию их четвёрки. Гробик был красив, по краю вились странного вила растения, крышечка его открывалась нажатием маленького, ювелирной работы черепка в изголовье, и Пит долго рассматривал это чудо, то открывая, то закрывая сувенир. - Нравится? - спросила Генриетта, включая погромче музыку, чтобы заглушить доносящийся со стороны кухни концерт поп-дивы. - Ещё бы! - Пит смотрел на Генриетту и пытался понять, что она чувствовала, когда решила сделать вот такой вот презент в честь их прибытия. Пит часто рассматривал Генриетту как сложную задачу, хотя Генриетта и была проста порой, как три копейки, хотя в волнениях общественной жизни её то и дело затягивало в какой-нибудь водоворот, из которого она всё же исхитрялась выходить во всём блеске своего готического великолепия. Она всегда была и оставалась верной своим принципам. Фиркли примостился на краешке кровати, от которой исходили ароматы полыни и лаванды: этой кроватью с балдахином Генриетта гордилась, поскольку та была сделана на заказ, а уж сколько времени она выбирала чёрные покрывала и чёрную кружевную накидку, затканную рисунком в виде пентаграммы, оставалось тайной, во всяком случае, долгие две недели после ремонта в их доме она не запускала готов к себе в гости, и все тусовались на старых трубах или на школьном дворе. Только однажды Майклу пришла в голову идея посетить заброшенные склады, в которых, хотя и было довольно атмосферно, всё же было не совсем уютно и сильно ветрено для возможного насеста готической тусовки. Со складов открывался удивительный вид на природу, угасающую и готовящуюся к зиме, но потолочные балки были покрыты крупными трещинами и готовы были вот-вот размозжить неосторожному гостю череп. Поэтому готы, сделав на память пару-тройку снимков на фоне изрисованной стены, разведя костёр и скурив пару пачек "Мальборо", свалили оттуда, оставив строение доживать свой век в гордом одиночестве. "Если, конечно, у зданий есть своя гордость", - заметила Генриетта. "У всех старинных мест есть свой дух", - серьёзно ответил ей Пит, убирая со лба взмокшие после их исследований крашеные волосы. Теперь всё вернулось на круги своя. Комната Генриетты была идеальным местом для "осенних созерцаний", - так окрестил из излюбленное времяпрепровождение идеолог готов Майкл. С недавних пор они взяли в привычку рассматривать альбом старых фотографий, которых скопилось довольно много с момента возникновения их сборища. Они не уместились в одну папку, и Генриетта вкрепила их в несколько небольших, предварительно оформив эти альбомы изящными виньетками - судя по изумительному совершенству отделки этих раритетов, трудилась она не один день. Генриетта вообще много труда вкладывала в свои творения, они висели у неё везде, закрывая порой плакаты с музыкантами - над столом, где были налеплены друг на друга памятные снимки с мест её временного пребывания, на стенах, над кроватью, даже на потолке - как, например, изображение лунного затмения, зловеще глядящего на входящих флюоресцентным диском багрового цвета. - Ахха, гляди, вот уёба, - ткнул Майкл в одну из фотографий, на которой мистер Маки пытается отобрать у отчаянно сопротивляющегося Фиркли ошейник и пентаграмму, висевшую на шее последнего тяжким грузом. - Помните, что он там лопотал? "Ошейники носить в школу опасно, п`нятненько?", "Школа - это не клуб дьяволопоклонников, п`нятненько?". Генриетта, это ты, что ли, успела щелкануть? Продолжение тут: - Не, это Пит. Он сидел с айфоном Фиркли, когда Маки подвалил к нему, - лениво отозвалась Генриетта, теребя большую плюшевую кошку со светящимися глазами. Глаза начинали светиться, а кошка - громко мяукать и шипеть, стоило только дёрнуть её за хвост. Вообще комната Генриетты напоминала храм сатанистов - во всяком случае, так завили бы те, кто впервые увидел её изнутри. Она была заклеена светящимися обоями, заставлена всякими диковинными штуковинами типа ваз с засушенными чёрными розами, фонарями Джека и масками с Филиппин. Повсюду валялись странные и непонятного назначения вещи - жертвенные ножи с символикой планет, пентакли с магическими знаками, сушёные головы животных и чучела птиц. В углу стоял столик с клетками для чёрного хомяка и большой чёрной крысы с водянистыми красными глазами. Крыса была злобная и никого к себе не подпускала, даже Фиркли, который никогда не забывал принести ей какое-нибудь - всегда новое - угощение. Генриетта повысила голос, делая почти крещендо на распеве особо музыкального рефрена стиха, стяжав у друзей бурные овации. Ей нравилось читать вслух своих любимых поэтов, равно как и нравилось извлекать из органа особые, невиданные доселе созвучия: она усердно упражнялась, и эти упражнения, вкупе с врождёнными способностями к искусству вскоре дали свои плоды. Когда она завершала чтение, в комнату постучали. - Генриетта, деточка, - свет из коридора высветил силуэт матери Генритетты, - Вы можете сегодня сидеть тут, сколько вам вздумается. Мы с папой посовещались и решили, что вы можете даже попить пиво в комнате, если только захотите. - Да, в прошлый раз вы разрешили нам поиграть в снежки под окном, - ворчливо отозвалась девочка, не любившая, когда её неожиданно прерывали. - А вышло - сама знаешь, как. По правде говоря, готы вовсе не играли в снежки, как думали родители Генриетты, а пытались распить потрвешок под окнами комнаты её мамаши, в результате чего перегар, который внесла Генриетта с собой в родные пенаты, были признаны родителями как отклонения от нормы одного из них, и дело закончилось семейными разборками с рукоприкладством и расшатанными нервами дочери, которая с тех пор зареклась пить что-то алкогольное ближе, чем на километр от дома. - Выдумщица ты моя, что ты такое говоришь! - проворковала мамаша, предусмотрительно закрывая за собой в дверь, чтобы не стать мишенью для подушки, которой Генриетта запустила в неё. - Розы - это осколки рая, - блаженно протянул Пит, вдыхая еле слышный аромат засушенных самой Генриеттой цветов - флористика была одним из любимейших её увлечений. Пит любил наблюдать за её священнодействиями, когда они, отвлекаясь от дополнительных занятий, разбирали коллекцию её живых и полузасохших "цыпочек", как называла Генриетта фиалки и гортензии, готовившиеся "отойти в иной мир". Генриетта была девушкой и многогранной, и скромной, поэтому о её личности в школе ходили самые разные слухи, которые она сама подпитывала забавы ради новыми сплетнями, запускаемыми ею в школьном туалете для девочек. Так опытный механик смазывает механизм своей молотильной машины. Она сама часто перемалывала кости Питу - для того, чтобы, как ей казалось, у парня были преимущества, порождаемые популярностью, однако она не понимала до конца, что часто это приносило ему только вред. К Питу привыкли в школе, на него почти не обращали внимания, только иногда его звали "Господином Дракулой" или "Графом Смертью", что порой раздражало Пита, ибо он не хотел походить на Майкла Маковски даже отдалённо. Новенькие несмышлёные девчушки интересовались странным, загадочным пареньком, однако быстро теряли к нему интерес, пугаясь его странных увлечений и едкого чёрного юмора, его грубоватых шуток и его депрессий, которыми он упивался в одиночестве, быстро уставая от потока идей новоприбывших. Стоит уточнить, что Пит был наименее замкнут из всех остальных, довольно вежлив, быть может, поэтому новенькие тянулись к нему, чувствуя его сострадательную натуру, а, поскольку он сидел один за задних партах, подсаживались к нему. Пит часто удивлял их, равно как и учителей, глубиной познаний в отдельных областях различных предметов, но в других сферах, как, например, в истории или биологии, был полнейшим профаном, к тому же его безразличие ко всему окружающему принималось за лень, и вскоре от него отступались, а некоторые особо придирчивые учителя, жертвы традиционной педагогики, и вовсе считали его неблагополучным ребёнком. Однако Пит, не теряя духа, проверял и перепроверял контрольные по математике своей новой подопечной, и отворачивался к окну, погружаясь в свои раздумья или просматривая новый роман Энн Райс или ужастики Роберта Стайна - его оставшуюся с детства страсть - в то время, когда мистер Маки разжёвывал очередной урок алгебры недалёким и туповатым ученикам. Он не замечал, что в это время Генриетта, обычно сидевшая и погрузившаяся в музыку, рассматривала его со старательностью политика, корпящего над новым законом, и её безумно забавляли его конопушки и фиолетовые кеды, неизменно торчащие из под парты, как и выпирающие костлявые лопатки. Один раз, когда Майкл заболел, а Фрикли остался после школы отрабатывать провинность и дожидаться родителей, которых вызвали для разговора о его неуспеваемости, Пит решил проводить Генриетту до дома. Обычно Генриетта возвращалась домой одна после посиделок, и её провожали всей компанией. А Питу предоставилась удачная возможность побыть с ней наедине. Подкурив от сигареты Генриетты, торчащей из мундштука как ядовитая игла в бамбуковой трубке индейца-папуаса, он заговорил с ней о музыке - излюбленной теме девочки. - Скажи, как ты считаешь, первый альбом "Bauhaus" лучше или хуже последних их работ? Его самого интересовала эта тема уже давно, поскольку иногда Питу казалось, что у него совсем нет музыкального вкуса и тех необъятных познаний, которыми владела Генриетта, периодически высылающая статьи по сравнительному музыковедению и обзору готических новинок в школьную газету (она, в общем-то, не посещала, а на тех из них, когда она, тупо уставившись в одну точку, просидела по нескольку часов кряду, она практически всегда специально опаздывала). - Ты что, ебанулся совсем? - видимо было, что Генриетту задел за живое этот вопрос, хотя Майкл и не понимал, почему. - Разумеется, они неплохо начали. В принципе, они нравятся мне вообще, но старое доброе никогда не будет забыто... Генриетта набрала по пути букет из кленовых листьев. Розовые вечерние огни падали на её лицо, листья большими рваными пятнами золотели на фоне её чёрных одеяний. Пит хотел спросить у неё ещё что-то, но девочка опередила его, всунув в его ухо наушник. Пока Пит слушал завывания неизвестной ему ещё тогда готической исполнительницы, Генриетта незаметно для себя улыбалась. Ей было приятно отдельное внимание к ней её давнего приятеля. Когда ночью, уединившись под балдахином своей кровати и перебирая дневные впечатления, она всерьёз задумалась о том, может ли между ней и Питом возникнуть что-то большее, чем просто дружба, но она, вдохнув побольше воздуха, который, судя по её стихам, часто терзал её лёгкие, она призвала свой разум к рассудительности, и пришла к выводу, что этот мрачноватый тип, такой застенчивый и нелюдимый, простой и открытый порой для их компании, однако, их каждодневным выкрутасам, может претендовать лишь на роль её приятеля. Она дорожила этими отношениями, равно как и Пит, не рискуя переводить их из дружеских в любовные, и потом долго раскаивалась, понимая, что мимо неё прошла лучшая любовь её жизни. Но тогда она была юна, весь мир, несмотря на те чёрные краски, которыми она его раскрасила, лежал перед ней; ощущения и предчувствия казались ей более важными, чем непосредственное чувство, она растворялась в высоком искусстве и жертвовала только в себе и только для себя, жила только этими упоительными фантазиями, которые рождались в её воспалённом мозгу долгими лунными ночами. Порой она возвращалась к этому вопросу, когда оказывалась одна на кладбище, чтобы поразмышлять о вечном, но ароматы увядающей природы, скошенной пожелтевшей травы и недавно прошедшего дождя убаюкивали её разум, и она откладывала на потом то, что терзало её сердце сильней, чем жизнь. Пит в это время грустил, печалился о неземном, ему так не хватало чего-то, что он никак не мог выразить, затачивая по вечерам свой карандаш и пытаясь изобразить на бумаге то, что чувствовал. Быть может, то, что рождалось в душе каждого из них по отдельности, в совокупности своей и можно было назвать первым настоящим чувством, но судьбы решили иначе, и каждый из них вот уже второй год жил, хороня под спудом дней прекрасное, незамутнённое состояние, удивительное в в своей чистоте хотя бы потому, что оно не привело их обоих к падению. Так была чиста их дружба с Майклом, с которым они вразвалочку, обнявшись, едва волоча ноги и немного перепив, бродили по заброшенным районам города в поисках новых впечатлений. Всё то, что горело тогда в ночи, угасло невозвратимо, и память о тех днях жгла воспоминаниями радости и стыда - даже за самые мелкие прегрешения - когда они повзрослели, и панцирь их жизни стал непробиваемым для чувств иной природы, вроде той, которая была частью их натуры в те безмятежные деньки и которая была утеряна безвозвратно. Но это уже несколько иная история. Так, держа на расстоянии своего друга, который видел, как Генриетта расцветает, как наливается соком, как бутон диковинного цветка, как становятся округлыми её груди, которые она любила подчёркивать порой глубоким декольте и крупными подвесками или, наоборот, скрывать под вычурными воротниками из перьев и воланов, девочка любила наблюдать за ним. Он тоже менялся: исчезла подростковая угловатость, он вытянулся, стал стройнее. Теперь ему ещё больше шли чёрные балахоны, подчёркивающие его подтянутость и какое-то утончённое изящество, которое Генриетта тщилась и не могла найти в других ребятах её возраста и постарше. Конопушки украшали его лицо, делая его более жизненным, более близким её стандартам красоты. Если бы оно было бледное, с тенями под глазами, с ввалившимися щеками - таким было лицо Майкла - его юношеская красота побледнела бы. Но, щемящая душу простота Пита, которая так нравилась Генриетте, которой не на ком было вместить свою материнскую заботу, его длинные пальцы с красивыми ногтями и неизменная, ухоженная причёска - несколько старомодная, но не лишённая экзотичности, бросающая вечный вызов тем, кто по скудости души попытается посягнуть на внутреннюю свободу её носителя, очень привлекали её. Можно было сказать, что Генриетта видела чувство эстетической оценки в своём друге. И часто она пыталась передать на бумаге особый изгиб его позы или тонкий, скуластый профиль, но не могла - Пит то отворачивался, а то мистер Маки обращался с ней со своими неизменными комментариями касательно её внешнего вида. - Таак, чёрное - это цвет неуверенности, п`нятненько? Это цвет одиночества, скорби и тоски. Носить его девочке вашего возраста не пристало, п`нятненько? - Да п`нятненько, п`нятненько, - довольно точно передала Генриетта интонации школьного психолога, проводившего дополнительные занятия для тех, кому была интересна эта дисциплина. Пит посещал эти занятия сначала ради интереса, а потом - так, механически, по привычке, чтобы, как он выражался, "компенсировать недостаток образованности". "Вот уж не думала, что он комплексует по этому поводу", - размышляла про себя девочка. Однако она оставалась с ним заодно, чтобы понять его, по возможности, и чтобы полюбоваться. Она боялась, что когда-нибудь она лишится этой возможности, и хотела запечатлеть в памяти эти важные для неё минуты. Как оказалось, она была проницательней и мудрей многих,кто торопился закончить школу побыстрей и обрести так называемую "свободу". Касательно свободы она долго размышляла и справлялась по отдельным аспектам этого вопроса у Майкла, которого философия увлекла в последних классах школы, и которому, вопреки возмущению Генриетты, он пытался приобщить ещё и Фиркли. - Он не достоин быть готом, если не разбирается в основах того, что направлено против конформизма! - парировал Майкл. - Он ещё ребёнок! Дай ему спокойно учить кучу всего, что задают ему эти твои конформисты! Тема конформизма давно сидела у всех готов в кишках - так часто они её мусолили, хотя они и использовали этот термин, чтобы отделить себя от других хотя бы формально, чаще они обсуждали сочинения Шопенгауэра, к которому пристрастился Майкл и которого он неизменно притаскивал с собой в их забегаловку и читал за слоновьей дозой кофе. В таких размышлениях оба провели часть сентября. Когда Генриетта поняла, что она питает к Питу слабость, она пыталась пресечь слабость свою, но у неё ничего не получилось, и она оставила эти попытки свести к минимуму свои дружеские проявления. Она ещё ценила дружбу, и не хотела расстаться со своими мечтами, пока не придёт для этого подходящее время. А планы и мечты Генриетты скакали впереди её раздумий о будущем. Будучи занята почти круглые сутки, она выкраивала время для того, чтобы питать себя сознательными фантазиями. Она собрала у себя в гардеробе целый набор готических выходных платьев и аксессуаров, чтобы быть на высоте положения всякий раз, когда к ней пытались прикопаться касательно её внешнего вида. Она выбрала стиль "вамп" для того, чтобы удачно скомпоновать необычные, непохожие на кукольные детали своего имиджа с оригинальным и необычным обликом, определившим её самовыражение. Она весьма гармонично выражала себя, с этим не могли смириться многие куклы и фифы школы Южного парка, видя в ней свою потенциальную, хотя и весьма скромную соперницу, и на Хэллоуин все копировали костюм Генриетты, что не могло не раздражать последнюю. А Хэллоуин неотвратимо приближался. После последней посиделки у Генриетты компания готов собиралась на кладбище с двумя литрами вискаря и термосом с кофе. Этот "выход в свет", как неизменно называл Пит прогулки на погосте, приравнивая созерцание некрополя к светской тусовке, оставил в его памяти только отдельные фразы стихотворений Россетти и тихое мерцание свеч в темноте: Генриетта поместила чёрные, толстые огарки в специальные подсвечники, чтобы огонь не гас под пронизывающим октябрьским ветром. Проснувшись поутру, Пит обнаружил Фиркли, подкуривающего сигарету зажигалкой (опять же, в виде гроба) Генриетты, и низкое небо, затянутое хмурыми дождливыми тучами. Эта картинка - Фиркли с зажигалкой и спящие Майкл с Генриеттой на фоне унылых покосившихся крестов, старые склепы прошлого века и небольшая часовня с нарисованной на двери пентаграммой (авторство этого шедевра вандализма осталось неизвестным, хотя всё свалили на готов, но, не сумев ничего доказать, школьный психолог с тёткой из надзора за культурой вынуждены были их отпустить) - осталась в памяти Пита до самого декабря, когда он с друзьями пришёл на кладбище ещё раз, только уже с другой целью. Помнил он ещё и фразу Генриетты, бросившей что-то вроде: "А, блядь, где я?", когда, протерев глаза, она обнаружила себя лежащей на каменной плите. Секунду спустя, вспомнив вчерашнюю попойку, на которой все признавались друг другу в вечной верности в любви и дружбе, она почесала затылок, выбив на нём премилый хохолок, и сообщила, что сегодня им в школу идти не придётся. На вопрос Фиркли о том, как они будут отчитываться перед преподавателями, она ответила, что попытается наплести про грипп и про то, как они случайно заразились им, когда пили из одной чашки в кофейне. Да, кофейня была единственным местом, где Пит мог почувствовать себя непринуждённо и расслабиться. Официантка привыкла к их стандартным заказам, и иногда молча приносила им кофейник, судя по всему, махнув рукой на попытки их "исправления". В этой кофейне все становились как будто бы ближе друг к другу, и очень часто самые лучшие слова, которые когда-либо слышал Пит, произносились именно там, да и лучшие стихи Пита сочинялись именно за этим столом с грязными разводами, с видом на автостоянку и отсутствием посетителей за соседними столиками, отшатывающимися всякий раз при виде их компании - по вечерам они старались производить как можно более зловещее впечатление.
Николай Шальнов: тэги: очепятки Рита, дура, ошибок понаделала. Я о предыдущем посте.
Николай Шальнов: тэги: астрология В карте Тома Старриджа: "Соединение Марс-Плутон. Необыкновенная энергия и активность, доступ к космическим источникам энергии. Могут выдержать больше обычного и больше обычного добиться. Храбрость и несгибаемая воля позволяют заглянуть даже в глаза смерти. Будет ли эта энергия созидательной или разрушительной - зависит от всего гороскопа, главное, что превышает: инстинкты или солнечный принцип воли. При доминировании Марса - страстность, жадность, эгоцентризм, опасные люди, склонные к насилию. Лишь высокоразвитые способны применить волевой принцип Плутона, чтобы подавить желания - тогда сила регенерации, осуществление идеалов человечества. У малоразвитых - преступность". Интересно: каково это - взглянуть в лицо самой смерти? Бесстрашие? Но это ли позволяет победить смерть? Преодоление страха смерти достигается только изучением всего, что находится за её пределами. Смерть влюблённых Постели, нежные от ласки аромата, Как жадные гроба, раскроются для нас, И странные цветы, дышавшие когда-то Под блеском лучших дней, вздохнут в последний раз. Остаток жизни их, почуяв смертный час, Два факела зажжёт, огромные светила, Сердца созвучные, заплакав, сблизят нас, Два братских зеркала, где прошлое почило. В вечернем таинстве, воздушно-голубом, Мы обменяемся единственным лучом, Прощально-пристальным и долгим, как рыданье. И Ангел, дверь поздней полуоткрыв, придёт, И, верный, оживит, и, радостный, зажжёт Два тусклых зеркала, два мёртвые сиянья. Ш. Бодлер
Николай Шальнов: тэги: киномания, искусство вечно, светлые гении Рита пересмотрела "Дьявол носит Prada". Она любит этот фильм с семнадцати лет, смотрела его, пока не выучила наизусть, подобно поэзии Бодлера. Игра Мерил Стрип и режиссура этого фильма безупречны. Можно рассматривать образы героев, задумываться над их поступками и над собственным поведением. Ситуации, сцены - всё очень грамотно подано, как с эстетической, так и во всех других отношениях картина очень хороша. Чем-то напомнила этические и эстетические достоинства "Портрета Дориана Грея" Уайльда. Вот, к примеру, прекрасный диалог: - Вы думали, я не знаю... Я узнала о том, что происходит, давным-давно. И довольно быстро нашла для Жаклин другой подходящий пост. А эта должность так до нелепости высоко оплачивается, что она, конечно, тут же согласилась. Осталось лишь сообщить Ирву, что у Жаклин другие планы. На самом деле никому не под силу делать то, что я делаю, включая её. Эта задача оказалась бы невозможной для любого другого, и журнал понёс бы урон. Из-за списка, в первую очередь. Списка - дизайнеров, фотографов, редакторов, авторов, моделей - всех, кого я обнаружила и взрастила. И они поклялись, что последуют за мной, если я когда-нибудь решу уйти из "Подиума". И он пошёл на попятную. Но меня глубоко поразило то, как упорно вы пытались предупредить меня. Никогда не думала, что скажу это, Андреа, но я вижу, что вы во многом похожи на меня. Вы мыслите, выходя за рамки предложенного, и можете самостоятельно принимать решения. - По-моему, я не такая. Я никогда бы не смогла поступить так же, как вы с Найджелом, Миранда. - Вы уже так поступили. С Эмили. - Я не могла... Нет, у меня не было выбора... - О, нет, выбор был. Вы выбрали карьеру. Подобные решения необходимы, если у вас есть цель. - А что, если это не то, чего я хочу? В смысле, что если я не хочу жить так, как живёте вы? - Ну что за глупости, Андреа... Этого хотят абсолютно все. Все хотят быть на нашем месте. *по выходе из машины Андреа уходит от Миранды и выбрасывает в фонтан пейджер *
Николай Шальнов: тэги: музыка, старые мастера "Фолия" Арканджио Корелли. Он в своё время полюбился Баху. Очень красивое произведение.
Николай Шальнов: тэги: искусство вечно, старые мастера "Своеобразие Баха именно в том, что он не стремился к признанию своих великих творений, не призывал мир, чтобы тот узнал их. Поэтому-то на его творчестве лежит отпечаток возвышенности. В его кантатах чувствуется очарование нетронутости, и в этом отношении они непохожи ни на какие другие художественные произведения. Коричневые тома старого Баховского общества говорят с нами потрясающим языком. Они повествуют о вечном, о том, что истинно и прекрасно, так как создано не для признания, а потому, что не могло не быть создано. Кантаты и «Страсти» Баха — детища не только музы, но и досуга, в благородном, глубоком смысле,— в том смысле, как понимали это слово древние: в те часы, когда человек живет для себя и только для себя. Сам он не сознавал величия своих творений. Бах знал только, что он признанный всеми первый органист и клавесинист и великий контрапунктист. Но он даже не подозревал, что из всех созданных тогда музыкальных произведений лишь его сохранятся для потомства. Если сочинения великого, но несвоевременно явившегося художника ждут «своего времени» и в этом ожидании стареют, то Бах не был великим или несвоевременным. Он первый не понимал сверхвременного значения того, что создал. Поэтому он, может быть, величайший из всех творческих гениев. Его безмерные силы проявлялись бессознательно, как силы, действующие в природе; и были они столь же непосредственными и богатыми. <...> В конечном итоге подлинной религией Баха было даже не ортодоксальное лютеранство, а мистика. По своему внутреннему существу Бах принадлежит к истории немецкой мистики. Этот крепко сложенный человек, по происхождению и благодаря творчеству своему занимавший прочное положение в жизни и обществе, на чьих губах мы видим чуть ли не самодовольную радость бытия, внутренне был отрешен от мира. Все его мышление пронизано чудесным, радостным, страстным желанием смерти. Все снова и снова, как только текст хоть сколько-нибудь дает к этому повод, он говорит в своей музыке об этом страстном влечении к смерти, и нигде язык его звуков так не потрясает, как именно в кантатах, когда он прославляет смертный час. Кантаты на богоявление и некоторые басовые кантаты — откровения его внутренней религии. В этих звуках чувствуется то скорбно-усталое влечение, то веселая улыбка — в музыке колыбельных, которую только он один умел так создавать,— то снова звучит страстно-экстатическое, ликующее обращение к смерти, с призывом восторженно отдаться ей. Кто слышал такие арии, как «Schlummert ein ihr mьden Augen» («Закройтесь, усталые глаза», из кантаты № 82), «Ach schlage doch bald selge Stunde» («Скорей же пробей, желанный час», из кантаты № 95) или простую мелодию «Komm susser Tod» («Приди, cладостная смерть»), тот почувствует, что здесь говорит не музыкант, передающий звуками содержание текста, но тот, кто пережил эти слова, чтобы вдохнуть в них то, что было в нем самом и что он должен был открыть другим. Это религия Баха — она раскрывается в его кантатах. Она преображает его жизнь. Существование, которое извне кажется нам борьбой, враждой, огорчением, в действительности было озарено покоем и радостью". А. Швейцер
Николай Шальнов: тэги: графомания, готега В один из дней, предшествующих Хэллоуину, готы собрались у старого магазинчика, в котором, помимо прочего, продавались и всякие неформальные аксессуары. Он слабо конкурировал с магазином для вампиров, однако почти всё, что нужно для имиджа, которого готы придерживались порой фанатично, там имелось. Был там ещё отдел эзотерической литературы и всяких прибамбасов для занятий магией - это было по части Генриетты, которая много времени отдавала изучению оккультизма. - Ну что, всё готово, - сообщила она, укладывая в сумку несколько крупных красных и чёрных свечей с пущенными по кругу странными золотистыми знаками. - Вечерок обещает быть вполне заебатым. Генриетта, по-видимому, использовала для укладки волос какое-то особое вещество, благодаря которому волосы мерцали в свете канделябров, освещавших магазин, а в темноте слабо светились каким-то мертвенным, фосфорным сиянием. Было уже довольно поздно, когда они пробирались улочками Южного Парка к старому кладбищу. Генриетта приподняла длинный подол, чтобы он не собирал уличную грязь, и в таком виде напоминала какую-то древнюю даму, из благородных, которых обычно изображают на старинных картинах и в учебниках истории. Неизменный огромадный анкх, висящий у неё на груди, поблёскивал в свете автомобильных фар и восходящей луны, тяжёлые подошвы камелотов выстукивали своеобразный ритм, глухо отзывающийся эхом в темноте. Этот звук показался Питу довольно приятным, и он вслушивался в этот мерный звук до самого кладбища. Фиркли семенил позади, таща в руках большой сборник Эдгара Аллана По - из всех книг, которых Майкл собрал у себя в библиотеке, портрет на титульном листе этой книги был самым впечатляющим, самым большим и отчётливым: судя по всему, постарались издатели, которые из любви к Мастеру решили восстановить утраченную современной печатью способность одухотворять формой содержание. Ради этого раритета Майкл выложил все свои накопления, но потом ни разу об этом не пожалел, снова и снова возвращаясь к творчеству этого удивительного человека, привнёсшего в американскую поэзию почти небесную музыкальность, а в прозу - мистические аккорды поэзии. Майкл шутки ради принялся нащупывать дорогу своей тростью, как это делают слепые, по-видимому, ему не нравилось то, что на луну внезапно набежали тучи, и, ввиду отсутствия освещения в этой нехоженной части города дороги не стало видно. Генриетта соображала лучше них, Питу иногда казалось, что она владеет каким-то особенным, внутренним зрением, позволяющим ориентироваться в темноте и при любой погоде, как какой-нибудь бравый лоцман на захваченном штормом корабле. Генриетта, впрочем, обмолвилась как-то, что это, возможно, своего рода чутьё на необходимый маршрут она переняла, помимо прочих необыкновенных способностей, от своей бабки, ведуньи, о которой половина города судачила, что она была настоящей целительницей с даром от Бога, а другая половина говорила, что она была просто чокнутой старой стервой. Несмотря на эту двойственность суждений, которая перешла на репутацию её потомицы - Генриетты Биггл, молодая девушка вовсю пользовалась своими скрытыми дарованиями, когда дело шло о выгоде её собственной или её группы, которую она, по её собственному признанию, считала неотделимой от своей сущности. Вспомнив про это её высказывание, Пит задумался о недавних её словах касательно магического помощника Генриетты. Пит не знал, верить или не верить подруге, когда та хвалилась тем, что подселила к себе некую сущность, заправляющую её биоритмами, которая позволяла Генриетте спать меньше положенного, что оставляло больше времени для изучения и распространения её сомнительных, с точки зрения школьных сплетниц, идей и предложений. Она, впрочем, вскоре оставила дело пропаганды любимых оккультных практик и занялась работой над сочинениями мистического характера, а также музыкальными исследованиями. В одно из собраний в церкви она продемонстрировала друзьям невиданное доселе мастерство владения инструментом, на полную катушку используя возможности органа и исполняя пассажи, считавшимися почти неисполнимыми. Генриетта с таким блеском уснастила ими обычные интерлюдии, что они казались восторженным слушателям старательно разученными и заранее вписанными в текст сочинения. В имитационной полифонии Генриетта тоже вышла к новым рубежам: её небольшой этюд прельщал утончённостью своей фактуры - подголоски, типичные, по словам Генриетты, её стилю (она начинала свои выступления с описания того, что она хотела выразить и какими средствами она это будет делать), сменялись внезапно изящными дополнениями в виде повторяющихся в разных тональностях и темах голосов, что было несколько непривычным и не соответствовало обычным схемам того жанра, в котором девушка практиковалась, но способно было удивлять и воодушевлять воспринимающего. Расположившись у одной из древних каменных плит, отколотой с одной стороны и покрытой мхом с другой, Генриетта расставила свечи по четырём частям света так, чтобы они чередовались по цветам, прочертила несколько линий, бормоча про себя заклинания. Пятую свечу она установила на край плиты, прямо напротив солнечного диска, почти скрывшегося за горизонтом. В это время Фиркли попивал пиво из железной банки к неудовольствию Пита, которого достала его постоянная громкая отрыжка после каждого пятого глотка. Майкл курил уже четвёртую по счёту сигарету в ту минуту, когда Генриетта, заканчивая приготовления, щёлкнула пальцами и, закончив заклинание громким "Амадео! Вельхиор!", со смехом опустилась на плиту. - Сегодня будет жарко, говнюки, - сказала она, щёлкая зажигалкой. - Майкл, где книга? Кудрявый гот протянул ей фолиант. Установив его вертикально на плиту, Генриетта окурила его ароматной палочкой и положила возле него одну из своих многочисленных подвесок. Это был пентакль с печатью Соломона, которым Генриетта, по её словам, "сковывала духов", чтобы те не могли уйти до конца спиритического сеанса. - Медиумом буду я, - сказала она, поправляя платье. Фиркли, бросай пиво и замыкай круг. Продолжение тут: Одна ладонь Пита оказалась в мягкой, холодной ладони подруги, а другая - во влажной - Майкла. - Вызываю тебя, о дух Эдгара По, силой Всевышнего, я приказываю тебе именем Балдачиенса, Бараламеаса, Апо-лороседа Паумаха, и всемогущих властителей Генио и Лиахида, правителей преисподней, князей трона Апологии девятой области... - нараспев начала она длинное заклинание. Пит почувствовал лёгкую дрожь в коленках. Несмотря на то, что они уже не раз занимались подобного рода вещами, эти операции всегда оставляли у него в душе смутный страх и предчувствие чего-то неведомого и зловещего. Ветер в кронах деревьев завыл сильнее, едва не затушив пламя свечей, укрытые в пластиковых воронках. Догорали последние огни заката, его отсветы красноватыми бликами ложились на лица готов. В зрачках Генриетты поблёскивали тусклые угольки, оставленные лучами заходящего солнца. - ...Явись и говори со мной на понятном мне языке, отчетливо и безо лжи. Приди во имя Адоная, Зебаота, явись без промедления. Адонай Садай, Царь Царей приказывает тебе! На этих словах Майкл громко чертыхнулся: его напугала бездомная чёрная кошка, привлечённая, по-видимому, запахом огрызка курицы, которым Фиркли закусывал пивас. Генриетта улыбнулась. - Вот уж не думала, что ты боишься magistelli. Тебе пора завести себе кого-нибудь, чтобы заботиться не только о своей заднице. - Боюсь кого? - переспросил Майкл, явно раздосадованный произошедшим. - Животного-покровителя, или животного-помощника колдуна. Он не просто так сюда пришёл. Может быть, его послали нам те силы, которые управляют миром духов. - Понятно. Кис-кис-кис, - Майкл пытался подозвать животное, тут же юркнувшее в кусты. - Кретин, ты же разорвал круг! Придётся начинать всё с начала! Генриетта начала произносить, уже громче, тот же самый призыв. Пит, задумавшись, почти не вслушивался в слова, знакомые ему, но интонации голоса девушки были мелодичны, и они напомнили ему венецианские колыбельные, сборник которых лежал у него дома. Хотя они не имели ценности для Пита, он знал, что они понравятся его подруге, и поэтому он спрятал из в дальний ящик стола, переплетя чёрной лентой, чтобы подарить их Генриетте на день рождения. Тем временем восток заволокли тучи: сквозь них невозможно был различить ни звёзд, ни луну. "Скоро дождь", - подумалось Питу. - Теперь тихо, - негромко сказала Генриетта. - Он должен был нас услышать, теперь осталось только ждать. Порыв ветра перелистнул страницы сборника По, и на виду у всех, колеблемая ветром, задрожала страница с известным стихотворением "Аннабель Ли". - Он услышал, - тожественно произнесла девушка. Она говорила это всякий раз, когда случался, по мнению Пита, сущий пустяк - когда каркал ворон, слышался отдалённый посвист или когда у Генриетты начиналась беспричинная икота. - И что он хотел этим сказать? - засомневался не в пример скептически настроенный Майкл, которому уже становилось порядком холодно. - А вот в этом и состоит суть призыва, - загадочно ответила Генриетта. - Попробуй, пойми его, и тебе откроются такие тайны, о существовании которых ты даже и не догадывался. - А можно теперь разомкнуть круг? - нетерпеливо спросил Фиркли, которому больше всего на свете сейчас хотелось допить пиво и выкурить ещё одну сигарету. - Ну уж нет! - возмутилась кощунству Генриетта. - Ты что, хочешь, чтобы к тебе привязалась какая-нибудь астральная пакость? Надо дождаться, пока По не начнёт вещать, хотя бы через меня или... через тебя, если ему заблагорассудится. - Через меня? - Фиркли подпрыгнул. - Ты что, первый раз вызываешь? Помнишь, в прошлый раз он пытался говорить через Пита? Если бы вы, засранцы, не наложили в штаны, мы могли бы узнать много интересного! Питу припомнилась одна из долгих осенних ночей, когда они от нечего делать решили вызвать духа. Все тогда были под большой мухой, и когда Пит неожиданно для себя заговорил неестественным для него баском, словами, вырывающимися против его воли, Майкл и Фиркли мотанули с погоста, только их и видели. Где они проводили ту ночь, оставалось загадкой. Тогда Генриетта отчитала Пита за то, что он не справился, по её мнению, с ролью проводника, и остался пассивным, когда надо было приложить усилие хотя бы к субъективному освоению сил потусторонней жизни. - Из-за тебя мы просрали важную информацию, которая сейчас бы очень даже помогла, - сетовала девушка, зажигая одну из потухших свеч, ту самую, что венчала пентаграмму. - Видишь: сфера разума прекратила действовать. - И что это значит? - спросил Пит, глядя на Генриетту, напомнившую ему древнюю Пифию в пещере, разве что не впавшую в чревовещание. - А это значит то, что теперь придётся догадываться обо всём по тем знакам, которые нам посланы, - закончила она ликбез и молча уставилась на свечу, которой только что подарила пламя. - Ладненько, концентрируемся, - взял Пит инициативу в свои руки. - Фиркли, да брось же ты уже эту банку! Майкл отобрал у Фиркли пиво и отбросил его в кусты. В самый центр пентаграммы упал большой кленовый лист, своей верхней частью указавшей на сферу воздуха. Генриетта отчётливей прочертила альфу на одном из концов пятиконечной звезды. - Это действуют сильфы, возможно, это одни из первых стихий, которыми овладел По после смерти. А, возможно, ещё и при жизни, - заявила она. И громко икнула. - Ну вот, опять. Наш гость, по ходу, решил сменить глашатая, - иронично констатировал Майкл. - Я почти верю в его присутствие, несмотря на то, что мы опять нарушили правило круга: я только что забрал у Фиркли пиво. Пропустив колкость мимо ушей, Генриетта сосредоточилась на внутренних ощущениях. Этот момент всегда можно было узнать по тому, что Генриетта закрывала глаза и, действительно, становилась похожа на Кассандру - с разметанными полами плаща, сидя на плите, как на треноге, с отрешённым выражением лица и выбитыми ветром прядями, падавшими ей на лоб. - Явись и исполни мои желания согласно моим приказаниям. Я заклинаю тебя тем, кому ты подвластен, заклинаю именем Тетраграмматона. Которого боятся все и даже воздух содрогается, когда слышит его имя на земле и в Тартаре! - произнесла девушка снова. - Тут уж не выдержал и рассмеялся Пит. Он никак не мог себе представить то, что дух великого поэта будет исполнять желания Генриетты, учитывая то, что некоторые из них были весьма пикантного свойства, судя по тому, на что она намекала в своих стихах, воодушевлённо декламируемых ею на их собраниях в её доме. - Хорош ржать! - рявкнула Генриетта. Неосторожно дёрнув ногой, она сбила маленький резной подсвечник с клеймом воздуха. Свеча, однако, не погасла. Громко выругавшись, Биггл водрузила его на место. - Если всё будет продолжаться в том же духе, не удивлюсь, что к вам ночью заявится какой-нибудь астральный хер, который выебет вас, когда вы будете спать, пока у вас кровища из глаз не потечёт! Этого предупреждения хватило всем троим, чтобы замолчать и сконцентрироваться. Концентрация была, по авторитетному заявлению Генриетты, главным средством для удачного призыва. Нетерпение овладевало всеми, тем более, что вот-вот должна была разразиться гроза. Вдалеке полыхнула зарница. Шёпот Генриетты, бормочущей себе под нос слова призыва, прервал раскат грома. Пит, поддавшись интуитивному чутью, стал на память читать вслух "Аннабель Ли". На словах "Ветер ночью повеял холодный из туч и убил мою Аннабель-Ли" телефон Генриетты выдал завывания органа, а сполох молнии высветил на другом конце облюбованной поляны для вызова странную фигуру, закутанную в плащ. Трое парней взвыли от ужаса, Генриетта, сидевшая спиной к пришельцу, бурчала в трубку: - Отстань, мам! Не приду сегодня, ждите утром! Впрочем, увидев побелевшие лица приятелей, она всё же обернулась, и, узрев то, что подходило к ним всё ближе, вскрикнула от неожиданности, но, проявив необычайную твёрдость духа, склонилась перед неизвестным и громко произнесла: - Приветствую тебя, о дух Эдгара По! Мы ждали тебя Будешь ли ты отвечать на наши вопросы? - Закурить не найдётся? - послужило ей ответом жалобное мычание местного бомжа, который в свете свечей казался заморским дивом в своих разноцветных, не сочетающихся друг с другом обносках, с глубокими тенями, залегшими вокруг глаз и большим шрамом во всю щёку. - Ах, бля, это ты, Джим, - с облегчением выдохнул Майкл. - На, держи, и вали отсюда, не видишь, мы заняты?! - Ладно, ребятки, спасибо, я уже ухожу. Пит, поёживаясь от пережитого страха, сполз с плиты и, скрестив по-турецки ноги, грел ладони над пламенем догорающей свечи. - Вот падлюка, всё испортил, - Генриетта явно была раздосадована и казалась пристыженной. Нет, сегодня явно не наш день, тем более, что мы не раз разрывали круг. Поэтому-то и не прокатило. - А по-моему, он просто не хочет иметь с нами дела, - подал голос Фиркли, затягиваясь вожделенной сигаретой. Закашлявшись, он сплюнул в сторону и достал из рюкзака невесть каким образом уместившуюся там пенку. - Я на ночь остаюсь, а вы? Вздохнув, Генриетта затушила огарки свечей и засунула их обратно в свёрток: - Пригодятся для окуривания. Гроза прошла стороной. Из прорех туч выглядывала большая круглая луна, вырывая из темноты надгробия. Майкл включил какую-то мрачную песенку. Время перевалило за полночь, следующие два часа друзья обсуждали прошедший день и конформистов, к которым, по их мнению, относились Майкл Маковски с кодлой, мистер Маки, Гаррисон, официантка в их забегаловке да и все обитатели "этого сраного городишки", из которого "давно было пора валить подобру-поздорову".
Николай Шальнов: тэги: юмор, готега Стихи готов "Южного Парка": "Убогая жизнь... Я тону в ней, я задыхаюсь без воздуха. Холод ползёт по бледной коже. Тоска тянет меня всё глубже, счастье подыхает в глубоком чёрном море" (Генриетта, 7 сезон, 14 серия) "Вокруг меня одна чернота... Глубокая, режущая чернота. Я не могу дышать, подыхает моё изнасилованное сердце. Боль вечна, я так тоскую, не видя тебя, что готов вырезать себе глаза бритвой" (Стэн, 7 сезон, 14 серия) "И моё тело погрузилось в кровавую пучину, и нож вонзается в мои одинокие глаза, чтобы они больше не видели этого чёрного мира" (Генриетта, 17 сезон, 4 серия) =))
Николай Шальнов: тэги: астрология, о ничтожестве и горестях жизни Когда Рита изучает натальные карты своих приятелей, она начинает завидовать каждому их положительному, если можно так выразиться, положению, и впадать в меланхолию от того, что у неё такого нет. В качестве компенсации она начинает искать плохие сочетания планет, а, когда находит таковые, её охватывает острая жалость о том, что эти положения имеются у тех, кого она ценит, любит и пр. пр. Вот дерьмо. Вывод один: не заниматься астрологией вообще или не изучать карты приятелей. "Жизнь - это только боль, только боль... Нас учили быть счастливыми, верить в сказочный конец, но боль убивает наши души, только боль..." (Пит, 14 серия, 7 сезон) =))
Николай Шальнов: тэги: юмор Как правильно применять мел "Машенька" против тараканов. Или почему Мефистофель не мог уйти от Фауста.
Николай Шальнов: тэги: музыка Мельница Королевская охота Когда становится чуть теплей Небо северных стран на пороге весны, И ночи гонят черных коней К востоку от солнца и к западу от луны. Когда реки вздыхают в плену берегов, И небо дробится о камни порогов, И темные кудри лесистых холмов Вьются над бесконечной дорогой. Брат мой, западный ветер, король облаков, Медом пахнет твой клевер росистых лугов, Но глаза беспокойных голодных богов Зеленятся бедой и тревогой. Нынче утром разбудит песок у воды Легкий шаг темногривых серых коней. Ах, быстры те псы, у кого на груди - Полумесяц, как знак чистоты кровей. И раскидистый дуб, и сумрачный тис Склонят головы пред королевской охотой, Овеваемы пестрыми крыльями птиц В этой скачке на грани полета. Но смотри - на деревьях узорные шлемы, И смыкаются вереска жесткие стены, И зафыркали кони, почуяв измену, Или просто запахло болотом? А здесь мы жили, покуда могли, Ничего не забыли дети старой земли: "Ах, как подносили вам, короли, Девы наших холмов кубки меда!" Но ты знаешь, ведь гончие взяли мой след, Твои серые гончие взяли мой след, Королевские гончие взяли мой след, И не знать мне ни сна, ни покоя. И пока под копытами серых коней Не рассыплется мир на осколки из дней До конца, вслед за сворой болотных огней Ты будешь гнаться за мною. Ах, твои гончие взяли мой след, Темноглазые гончие взяли мой след, Королевские гончие взяли мой след, И не знать мне ни сна, ни покоя.
Николай Шальнов: тэги: меланхолия, размышления, искусство вечно Среди заброшенных могил Зачем все время бродит он? Встревожить то, что гроб сокрыл? Нарушить спящих вечный сон? Лэнгхорн *** При паденьи листов Знаешь ли ты при паденьи листов Эту томительность долгой печали? Скорби сплетают, давно уж сплетали, Сердцу могильный покров, Спят утешения слов При паденьи осенних листов. Стынут главнейшие мысли напрасно, Стынут главнейшие мысли ума. Осень, и падают листья, ненастно, - Знаешь ты это? Все в жизни напрасно, На все налегла полутьма. Знаешь ли ты ощущение жатвы При падении долгом осенних листов? Ощущенье скользящих серпов? Ты молчишь, как святыня забытая клятвы, Ты молчишь, как скучающий сноп меж снопов, При паденьи осенних листов. Д. Г. Россетти *** Я спросила у кукушки, Сколько лет я проживу... Сосен дрогнули верхушки. Желтый луч упал в траву. Но ни звука в чаще свежей... Я иду домой, И прохладный ветер нежит Лоб горячий мой. А. Ахматова
Николай Шальнов: тэги: моя шокирующая жизнь Сколько себя помнит Рита, она была всю жизнь предана двум идеям - идее ролевых игр и идее готики. Примечательно, что она рассматривала эти идеи в их независимости от всего остального, если бы они были вещами, то были бы вещами в себе. Между этими двумя влияньями, одним - полным ясности, жизнелюбия и непринуждённости, и другим, повитым дымкой меланхолической отрешённости и сумеречного аристократизма, Рита и родилась, аки Венера из пены морской, гонимая Бореем к берегу Урала на Красном Казачестве Кипра (вот куда бы неплохо съездить отдохнуть в перспективе). В общем, намылилась Рита на ролевую, будет отыгрывать священника. Характер его достаточно предсказуем для протестантизма XVII века, отражён на фотографии. ...К какому берегу пристать С пустыми банками от пива, Взлететь, чтоб было не достать?... А в результате просто стать Одним из многих... Эко диво. К какому берегу пристать? - Тебе, мой сын, как жить решать. В. Белов
Николай Шальнов: тэги: светлые гении, киномания, пороки и добродетели, размышления Помимо всего прочего, в "Дневниках вампира" Рите весьма нравится Джереми. Второстепенный персонаж, но Рите его жалко, и в то же время она его любит просто потому, что он тоже любит, хотя и не взаимно, Викки, а когда она отвечает ему взаимностью, то погибает. Герой - унылый слабовольный слюнтяй, но в нём есть что-то, что привлекает внимание, какая-то незаметная на первый взгляд уверенность в чём-то, уверенность, которой, по мнению некоторых, ему недостаёт. Вот. Рита только начала смотреть этот сериал, посему выражается так нечётко. В общем, тема неразделённой любви всегда находит отклик у Риты. Равно как и тема наркомании, а волю можно и закалить. Если человека называют слабовольным, то, скорей всего, он просто ещё не проявил своих волевых качеств.
Николай Шальнов: тэги: искусство вечно Люблю это стихотворение. Из сборника "Високосный год". Всё больше чёрный мне к лицу. Всё больше и неотвратимей… Я не прощу вовек отцу, Что сочинил мне это имя И жить заставил на земле, Где каждый день — сплошная драка, Летать на чёрном помеле И разводить в тетради слякоть. …Я не прощу вовек тебе Того, чего сама не знаю. С чего вдруг вздумалось судьбе Свести нас в високосном мае, Где одинокий свет луны, Где ты — сама любовь и нежность, Где ночи долги и черны, Ну, прямо, как мои одежды. Диана Кан
Николай Шальнов: тэги: юмор
Николай Шальнов: тэги: искусство вечно Fuimus non surnus "Мы были, нас нет" (лат.) "И он стал еще больше спешить, увлекая за собой Исидору. Но вдруг, внезапно замедлив шаг, он сдавленным и невнятным голосом спросил, не случалось ли ей когда-нибудь слышать музыку перед его появлением, не раздавались ли в это время в воздухе какие-то звуки. - Никогда, - был ответ. - Ты уверена? - Да, совершенно уверена. В эту минуту они поднимались по обломанным и неровным ступенькам, которые вели к часовне, они уже миновали темный, увитый плющом свод, вошли туда; Исидора даже и в темноте разглядела, что стены ее кое-где обвалились и что все имеет заброшенный вид. - Он еще не пришел, - сказал Мельмот в волнении. - Подожди здесь одну минуту. Исидора до такой степени ослабела от страха, что не только не могла противиться ему, но даже была не в силах что-либо сказать; да она и непыталась его удержать; у нее было такое чувство, что это все равно не удастся. Оставшись одна, она стала осматривать внутренность часовни; в эту минуту слабый и расплывчатый свет лунного луча прорвался сквозь густые тучи и озарил все вокруг. Взгляд ее упал на узорчатое окно - оно было разбито; грязные, помутневшие осколки стекла были разбросаны кое-где между каменными столбами. Осколки эти, так же как и сами столбы, покрылись уже мхом и были увиты плющом. Она увидела остатки алтаря и распятия; казалось, что то и другое было сотворено в незапамятные времена грубой неумелой рукой. Стоял там также и мраморный сосуд, очевидно предназначавшийся для святой воды, который, однако, был пуст, а рядом - каменная скамья, на которую опустилась Исидора: от усталости она не чувствовала под собой ног, но ей не приходилось надеяться, что ей дадут отдохнуть. Раз или два она заглянула в окно, сквозь которое в помещение падали лунные лучи, и всем существом ощутила свою прежнюю жизнь, где подругами ее были стихии и небесные светила, сиявшие своей торжественной красотой, и где ей некогда казалось, что месяц- ее родной брат, а звезды - сестры. Она по прежнему смотрела на окно, словно упиваясь светящимся небом и черпая из струившихся лучей некую высшую правду и силу, пока все та же фигура медленными шагами не прошла снова перед каменными столбами и ей вдруг не открылось ее лицо: она узнала своего старого слугу, ошибиться она не могла. Ей показалось, что он очень внимательно на нее смотрит; во взгляде его она прочла сострадание; потом фигура медленно удалилась, и Исидора услышала в воздухе слабый жалобный крик. В эту минуту луна, лившая в часовню свой слабый свет, скрылась за тучей, и все погрузилось в такую глубокую тьму, что Исидора даже не заметила, как пришел Мельмот, пока он не взял ее за руку и не прошептал: - Он пришел: он нас сейчас обвенчает. Все эти приготовления длились так долго и были так ужасны, что довели ее до полного изнеможения, и она уже не в силах была произнести ни слова. Она оперлась на руку, которую ощутила возле себя, но это было отнюдь не знаком доверия к нему, ей просто трудно было устоять на ногах. Место, время, окружающие предметы - все было окутано мраком. Она услышала какой-то шорох, словно кто-то вошел; ей хотелось вникнуть в доносившиеся до нее слова, но смысл их от нее ускользал; она пыталась что-то сказать сама, но не понимала, что говорит. Все было в тумане, во мгле, - она не могла разобрать доносившегося до нее бормотанья, она не почувствовала руки Мельмота, но зато ясно ощутила чью-то соединившую их руку - и та была холодна, как рука смерти". Ч. Метьюрин, "Мельмот Скиталец" Laugh, Laugh, Laugh, Laugh, Laugh, Laugh, Laugh Laugh, Laugh, Laugh 'cause tomorrow you'll cry. Lovely girl facing life You dance plaisant airs and receive the hand-kissing Furtive glances and awaited loves forget 'cause tomorrow your father will make you become a nun. Laugh, Laugh, Laugh, Laugh, Laugh, Laugh, Laugh Laugh, Laugh, Laugh 'cause tomorrow you'll cry. Me who I am jester and nothing I own Neither lands nor virtue or beauty or chastity Today I am your humble servant Tomorrow I'll be servant of whom will ruin you.
Николай Шальнов: тэги: искусство вечно, музыка, находки Искусство дубляжа Рита ставит едва ли не выше, чем актёрское искусство. В частности, Рите кажется, что эта песенка, которая звучала где-то на задворках сознания, могла бы соответствовать характеру Стефана, поскольку характер последнего, как мне кажется, похож на характер исполняющего песню предполагаемого лирического героя, не обязательно Лазарева. Во. "Моё чувство прекрасного", если можно так громко выразиться =) Вот почему "находка". Песня нашла свою нарезку. Может, потому, что голоса у обоих - Стефана и Лазарева - мягкие.
полная версия страницы