Форум » Дневники персонажей » Дневник Риты Скитер (продолжение) » Ответить
Дневник Риты Скитер (продолжение)
Николай Шальнов: [quote]И они пали в его объятия, и осыпали его поцелуями, и отвели во дворец, где облекли его в дивные одежды, и возложили на его голову корону, и дали ему в руки скипетр, и он стал властелином города, который стоял на берегу реки. И он был справедлив и милосерд ко всем. Он изгнал злого Волшебника, а Лесорубу и его жене послал богатые дары, а сыновей их сделал вельможами. И он не дозволял никому обращаться жестоко с птицами и лесными зверями и всех учил добру, любви и милосердию. И он кормил голодных и сирых и одевал нагих, и в стране его всегда царили мир и благоденствие. Но правил он недолго. Слишком велики были его муки, слишком тяжкому подвергся он испытанию — и спустя три года он умер. А преемник его был тираном.[/quote] Оскар Уайльд, "Мальчик-Звезда"
Николай Шальнов: «…Она старалась по ветвям развесить свои венки; коварный сук сломался, и травы и она сама упали в рыдающий поток. Её одежды, раскинувшись, несли её, как нимфу; она меж тем обрывки песен пела, как если бы не чуяла беды или была созданием, рождённым в стихии вод; так длиться не могло, и одеянья, тяжело упившись, несчастную от звуков увлекли в трясину смерти». "Гамлет" Эти видения так изменчивы... Они напоминают это поэтичнейшее описание смерти в английской литературе. Спускаться за ними приходится в аидово царство. Если, конечно, твои герои тебе дороги, как дороги мне мои. Прелюбопытнейший научный интерес представляет собой история создания того, что собрано на этом сайте.
Николай Шальнов: Вчера читал прекрасный фик "Утренний туман" ( http://hogwartsnet.ru/fanf/ffshowfic.php?fid=35850 - простите, "Сказки", что изменил вам на мгновение, искал фики с Диггори) - один из тех, на которые хотелось бы равняться. Вдохновило на продолжение приключений по Седрику с Малфоем, авантюру которых я, казалось, уже потерял. В "Утреннем тумане" как будто воплотилось всё то, что я хотел выразить своими писулями, вплоть до Маховика, благо, что у меня сюжет вроде другой был. Типа P. S. про Малфоя с Диггори Старый директор проснулся от того, что за стенкой в кабинете заверещал Феникс. «Память совсем не к чёрту стала, - подумал Дамблдор, поднимаясь с постели и запахивая халат. – По-видимому, я забыл накормить старину». В кабинете вспыхнули свечи, и седобородый профессор отсыпал чудо-птице корма, купленного в Косом Переулке. Оршина набросился на него, рассыпая вокруг искры, и вскоре от лотка еды не осталось и следа. Но Дамблдора заботило не только это. Странный сон, который он увидел перед тем, как проснуться, не давал ему покоя, преследуя смутным ощущением тревоги за то, что уже прошло безвозвратно. Геллерт Гриндевальд, как некогда Том Реддл, склонился в туманных видениях директора над книгой, излучающей недобрую тёмную энергию. Эту книгу, как помнилось Дамблдору, читал и он сам. Читал с большим отвращением, поскольку ему тогда, как и знаменитой Моргане, «стали ведомы все тайны чёрной магии», тем более отвратительные, чем больше он пытался понять смысл и назначение этих искусств, будто созданных для того, чтобы возвести непреодолимую препону к совершенствованию человеческой души. К тому, к чему он неосознанно в юности и всю сознательную жизнь так страстно стремился, как будто помня заветы великих пращуров-основателей Хогвартса, постоянно напоминающих ранее – то прямо, то косвенно, с картин ли, или с учебников по истории магии о том, что самое ценное у волшебника – неважно, к какому из факультетов он принадлежит – его совесть и стремление к созиданию. «Тёмные» (как он про себя, вопреки по должности предполагающейся ему непредубеждённости называл выходцев со Слизерина) слизеринцы шли какими-то своими, особенными путями в хитросплетениях царственной науки магии, и, единожды в далёкой молодости соприкоснувшись с непосредственным изучением Тёмных Искусств, пусть и во имя кажущегося ему блага, он старался ограничить свой опыт обращения с ними лишь ликвидацией их пагубных последствий. Но сегодня ароматы тех первых впечатлений от соприкосновения с тайной, пусть и мимолётное ощущение причастности к их общему с Гриндевальдом занятию излились из мира сновидений в явь, подобно тому, как смешивается вода с вином, и изменили цвет его мыслей. Он не решился сбросить эти томительные мысли в Омут Памяти, зная об их сильной способности обращать ум и душу к ностальгии, чем директор и так страдал, глядя на закатную, пусть и строгую красоту старости МакГонагалл, с которой так замечательно танцевал на Балу в честь Турнира Трёх Волшебников, на старые фотокарточки, с которых на него смотрел красивый, полный сил и жажды знаний юноша – он сам, тогда ещё совсем не знающий жизни, но подающий большие надежды, на бывших директоров Хогвартса, среди которых был и его наставник, на всё – вплоть до рисунка на ночных горшках в Выручай-комнате, которые больше уже нигде не повторялись.
Николай Шальнов: Было в этом сне ещё что-то, напоминающее ему о каком-то особом пристрастии к Геллерту, такому, какую рождает длительная дружба или занятие, притягательное для всех тех, кто им занимается. Сложно назвать это просто привязанностью, ведь Дамблдор нередко вспоминал о талантливом приятеле даже после трагической смерти его сестры, вспоминал с особым чувством, близком к тому, какое, наверное, испытали конкистадоры Кортеса перед Ночью Печали, не ведающие о том, что их ждёт. Предвосхищение, предчувствие, неясное и щемяще-печальное. Наверное, во всём виноват был именно он, не сумевший вовремя отвратить своего друга от занятий, способных погубить душу. Впрочем, их пути разнились с самого начала. Дамблдор, как он впоследствии признавался узкому кругу своих друзей (а можно ли было назвать друзьями тех, кто так легкомысленно отнёсся к вещам, о которых он рассказывал? Ведь, зная наверняка о том, что их ждало за известной гранью – Флитвик, МакГонагалл, Снейп, некоторые другие волшебники и волшебницы – не зареклись ли бы они навсегда ставить эксперименты в тех областях знания, в котором он, один из сильнейших магов современности, малодушно отступил, сам теперь не зная, почему), напоминал иногда себе Волан-де-Морта, ибо не заботился о последствиях своей любознательности, когда она грозила ему соскальзыванием в адские области существования или вечными угрызениями совести, если бы его на вид совсем безобидные опыты побочным эффектом привели бы к чьим-то страданиям? Но такова, видимо, судьба открытия, которых на веку нынешнего директора Хогвартса было немало. Куда страшнее были его догадки по поводу самоотчёта о том, что он делал, ведь идея всеобщего блага, поразительная по блеску своего благородства, могла бы повернуться весьма неприятной стороной и дать понять, что это благо невозможно для всех. Будучи недолговечным, оно лишь настроило бы магглов против магического сообщества и вековая конфиденциальность, бережно охраняемая передовыми умами и силами волшебников, была бы навсегда снята, обнаружив хаос в устоявшемся было бы миропорядке. "Нет уж, если это и произойдёт, и магия станет всеобщим достоянием, то это будет не на его, по крайней мере, директорском веку. Пусть эта его идея блага отличается от мыслей того, в кого превратился Реддл, лишь тем, что он не разделяет на достойных жизни людей и не достойных, он сделал достаточно, чтобы Хогвартс стал хотя бы отдалённо напоминать образец гуманности и взаимовыручки – тех качеств, на которых веками зиждилось Мировое Магическое Сотрудничество. Поттер, Уизли и Грейнджер сделали для этого немало, и когда-нибудь они получат своё вознаграждение, если уже не получили его. Но как быть с другими, не менее талантливыми? Диггори, например, отличился на зельеварении. Этого давно не случалось, обычно Пуффендуй славится своими познаниями в совершенно других областях, Снейп пуффендуйцев на дух не переносит, это видно на учительских собраниях. После обсуждения этих маленьких землегрызов Северус, кажется, покуривает тайком, надо бы сделать ему выговор…" Так неспешно текли мысли Альбуса Дамблдора, директора школы чародейства и волшебства «Хогвартс» и одного из величайших магов прошлого и настоящего столетия.
Николай Шальнов: Тем временем стала заниматься заря, и Дамблдор, глядя на розовые рассветные лучи, медленно крадущиеся по простыне к подушке, на которую он откинулся, собирался с мыслями о предстоящем дне. Нет. Этот сон был больше, чем обычный сон. По природе он напоминал те сны, которые так часто снились Гарри Поттеру: и пророческие, и те, которые можно было по-разному истолковать. Ощущение было такое, как будто кто-то распахнул окно в сельском доме навстречу утренним лугам, ещё продрогшим под прохладной утренней росой и, овеваемые ветром ночные цветы доносили своё благоухание до того, кто когда-то любил Гриндевальда больше, чем друга, но судьбы не позволили встретиться им снова, после того памятного турнира, несмотря на всю мощь магии обоих. Тоска, глубокая, как могильный сон после полуночи, овладела внезапно душой и дыханием директора. Да, он так много сделал для магии, и впереди, думается, ещё многое предстоит сделать, но Геллерт так и остался для него юношеским воспоминанием, грёзой, которой так и не пришлось стать реальностью. Не поэтому ли он так и не нашёл себе настоящего приятеля, замуровав себя среди книг и астролябий, подавая пример всем своим рвением, пусть и незаметным для профанов, в Визенгамоте, Министерстве и, разумеется, в Хогвартсе? Всё это было и странно, и притягательно. Обычно сны директору не снились, но этот будто предостерегал его: «Не бойся меня!», обволакивал, затягивал в пучину бессознательного. Стремясь отграничить от реальности его восприятие мира, и, странным делом, он не мог противиться этому. Вот почему Дамблдор был настороже. За завтраком МакГонагалл и Трэлони, переглянувшись, одновременно задали ему вопрос: «Как вы себя чувствуете?», «Чем я могу помочь вам, профессор? Вы, наверное, увидели Грима во сне?» - расширившиеся от ужаса глаза Сибиллы глядели из-за очков на директора. «Прекрасно, - думал он, - Не буду же я рассказывать, что произошло на самом деле. Выпью лучше настойку Снейпа, и мне станет хорошо. А потом посоветуюсь с Трэлони, может, она и даст объяснение всему этому, хотя и не очень хочется говорить ей про Геллерта». Выпив тыквенного сока, Дамблдор окинул взглядом залу, и к своему удивлению увидел весело чём-то переговаривающихся Седрика Диггори и Малфоя, выходящих по направлению к выходу из замка. Старик был удивлён тем, что никогда и представить не мог, что такое может произойти: Пуффендуй и Слизерин жили как бы изолированно друг от друга, и эти два полюса умудрились сойтись, да так, что он узнал об этом только сейчас. - Минерва, - обратился он к МакГонагалл, - вы не могли бы объяснить мне это явление: Драко и этот мальчик с Пуффендуя, Седрик, который недавно обрадовал профессора Снейпа своими успехами (вы должны били слышать, он говорил об этом на собрании), давно ли они дружат? И чем занимаются в свободное от учёбы время? МакГонагалл возвела глаза к потолку, затканному перистыми облаками: - О, профессор… Я не знаю, как это произошло, но с тех пор, как они познакомились, оба стали творить у меня на занятиях просто чудеса. Они и раньше были отличными учениками, но теперь… У меня такое ощущение, будто они занимаются где-то дополнительно, причём каждый из них каждый из них увеличивает силу другого для… Я даже не знаю, для чего. Просто мы все были за то, чтобы они общались, ведь это сказалось на их успеваемости и престиже факультетов, и, если сейчас и нельзя говорить о прочных связях, налаженных между ними, думаю, со временем они будут ощутимы. Седрик – превосходный староста, Малфой же… Вы же знаете Люциуса, Драко весь в него. Если чего-то захочет, то добьётся, и, слава Мерлину, - что эту свою энергию Малфой-младший направил в достойное русло. Что уж их сблизило… Имеем ли мы право выведывать это, Дамблдор? Я до сих пор не могу понять, почему тогда, на бале, вы пригласили меня, а не Пинс, она так надеялась на это… - преподаватель трансфигурации улыбнулась и слегка приподняла кубок.
Николай Шальнов: Альбус немного смутился. Минерва нравилась ему всегда – эта пожилая, умудрённая опытом дама, которая была в своё время не только на курсе, но и, пожалуй, во всём магическом мире не сыскать было специалиста в трансфигурации более сведущего, чем она. Для Дамблдора было честью вступать с ней в отношения – неважно, какие – деловые или личные, главное, что она никогда не забывала не только своих обязанностей преподавателя и правил приличия, коих она блюла с неукоснительной точностью, но и его, директора, положившего жизнь на облагораживание всего, что было вверено ему в попечение. И вот теперь она тонко намекнула ему на библиотекаря Пинс, пусть и прилежную в своём ремесле, начитанную даму, но в глазах Дамблдора далеко не такую проницательную и мудрую, как МакГонагалл. Огонёк шутки и веселья, едва заметно играющий в глазах преподавателя трансфигурации, не позволил директору расслабиться: пускай она и шутит, но для него привязанности значили гораздо больше, чем думала МакГонагалл, и вот так просто переключиться на рассмотрение любовных проблем с человеком, с которым у него никогда не было никаких, более чем сотруднических отношений, Дамблдору было трудно. Шляпа-колпак Минервы слегка качнулась, когда она снизу вверх подняла на невыспавшегося директора глаза, едва тот встал со стола. - Вы к себе, Альбус? - Да, пожалуй. Надо подготовиться к паре у седьмого курса, я, если помните, веду у них дополнительные занятия по Защите, у тех, кто готовится в Аврорат. МакГонагалл уважительно кивнула головой: -Да, конечно. Если возникнет какая-нибудь необходимость, обращайтесь ко мне. Необходимость была, но Дамблдору почему-то казалось, что, едва он обмолвится о том, что видел, очарование сна, спав с его глаз, совлечёт с него гораздо более значимую тайну, разгадать которую он предпочёл бы в одиночестве. Необходимо было подумать и собраться с мыслями прежде, чем он поднимется в кабинет Предсказаний. К слову, Дамблдор уважительно относился к этому предмету, к которому, по его личному мнению, многие питали неправильные предубеждения. Как бы виртуозно не вела свои пары МакГонагалл, как бы студенты не боготворили её и не готовились к её занятиям, Сибилла была одной из тех немногих непризнанных гениев, коими славился этот злополучный век, век, когда, казалось, даже в магическом мире всё стало с ног на голову. Она почти никогда не ошибалась, напоминая раритетный маггловский радиоприёмник с налётом былой эпохи, временами с помехами, но всё же безупречно улавливающий не только события, происходящие то там, то здесь, то в будущем, но, главное – суть эпохи, а это был признак не просто большой одарённости, в чём не сомневались немногие поклонники Трэлони, но той искры вечного огня, уловив которую можно было бы избежать многих бед. Дамблдор шутя называл Трэлони своим психиатром (кажется, так называется у магглов сидение в глубоком кресле у специалиста), благо что атмосфера её обиталища располагала к углубленной медитации, и порой директору казалось, что впадала в транс не только Трэлони, но и он сам, распознавая в вечной сутолоке мыслей и потоков вещества суть событий как былого, так и грядущего.
Николай Шальнов: Печатаю как сумасшедший. Спустя час директор Хогвартса уже сидел в полутёмном кабинете Предсказаний, задумчиво глядя в туманные глубины хрустального шара. В воздухе витали ароматы благовоний, собранных из разных стран, полыхали свечи, вырывая из темноты позолоченные корешки книг, вобравших в себя все таинства пророчеств со времён, пожалуй, сотворения мира, когда магия пронизывала всё пространство, формируя и сообразуя с нуждами вселенной облик того, что мы называем Землёй. Смутно было видение, которому директор тщетно пытался придать отточенную форму и которое желал облечь в слова, чтобы изложить предсказательнице цель своего прихода, но после нескольких попыток работы с памятью на сон вроде бы всё удалось. Затенённый профиль Годрика в родном доме Дамблдора стал ясен, точно тень лунной ночью на дорожке, а пассы будущего директора, колдующего над флягами со странным содержимым заставляли огонь под спиртовками вспыхивать, разбрасывая искры, и названия гримуаров, в беспорядке разбросанных по комнате, стали видны внутреннему взору директора. Это были и незабвенные «Ключики Соломона», и «Книга печатей», и «Ангельский мятеж», и книги Абрамелина, и то многое, что составило костяк магического искусства на многие века вперёд. Составленные умелыми, знающими своё дело волхвами, они пользовались непререкаемым авторитетом у волшебников постарше, но кто же тогда мог знать, что эти книги с упоением будут читаться двумя студентами, решившими завоевать мир? Венчала груду энциклопедий маленькая книжка со сказками для детей под названием «Сказки Барда Бидля». Гриндевальд был одержим поиском Даров Смерти… Видение рассеялось, едва портьера раздвинулась, и в комнату вошла Трэлони с большим чайником. На мгновение Дамблдору показалось, что пророчица решила устроить представление с гаданием на чаинках – этим она часто занимала студентов, когда ей необходимо было проверять письменные работы. - Альбус, я вижу, вы настроились. И вижу, что ночка у вас сегодня была никудышная. Для этого не обязательно надо быть Кассандрой. Голос Сибиллы звучал как никогда серьёзно. «Неужели она знает, о чём я думал целое утро?» – метнулось в голове у директора. Ему показалось, или он рассмотрел на лице Трэлони снисходительное выражение? А, впрочем, это естественно для тех, кто считает своё дело самым необходимым делом на свете. «Надо только отдаться потоку, а куда он вынесет, это уже совсем другая история», - умиротворённо продиктовало Дамблдору его внутреннее «я». С годами он стал всё чаще доверять тому, что было гением Сократа. «Судьбу всё равно не обманешь, и от себя не убежишь, куда бы ты не двигался – сквозь время или вместе в ним», - с этими мыслями в голову Дамблдора стали приходить мысли и цитаты, ставшие частью его существования, с которыми он оставался наедине и которые зачастую давали ему бесценное для директора качество – рассудительность. Трэлони тем временем взмахом руки поманила с полки пару чашек, витиеватыми пируэтами подлетевших к столу. - Я думаю, вы не откажетесь от чая? - Спасибо, Сибилла, я уже достаточно подготовился к тому, чтобы отдать себя вашему искусству. - Чай отличный, с Тибета, открывает третий глаз! – рекомендательным тоном сообщила ему кассандра, но настаивать не стала. Поставив чайник на стол, она несколько секунд всматривалась в глубины шара, потом, внимательно посмотрев на директора, спросила: - Что на этот раз привело вас ко мне, уважаемый? - Сон, - как можно буднечней старался отвечать глава школы. – Я видел во сне себя и друга юности, с которым мы не виделись вот уже несколько десятков лет. Знаете, толкование этого сна оказалось для меня непосильной задачей. Что-то подсказывает мне, что у этих событий есть параллель, и это «что-то» предостерегает меня, но никаких чётких связей с реальностью я в этом не вижу. Ни намёка. - Вы ничего не утаиваете от меня, директор? – Глаза Трэлони казались двумя лунами, светящими с небосклона интуиции. С этого неба Дамблдор, равно как и МакГонагалл, совсем не умели срывать звёзды. Говорить всю правду было бы слишком щекотливо в этой далеко нещекотливой ситуации. - Есть одно «но»… И это как раз заставляет меня насторожиться. Понимаете, Сибилла, в мире есть вещи более удивительные, чем дружба, и более связующие, чем Непреложный Обет… Не знаю, интересно ли вам это, вы ведь видите суть вещей в другом ключе, нежели я, но эти силы, если они направлены на познание или созидание, способны принести как огромную пользу, так и зло, не сравнимое ни с чем другим. - Я понимаю, - убаюкивающим голосом проворковала Трэлони. – Минерва постоянно твердит это мне, когда мы с ней вместе гуляем в окрестностях замка. Мне иногда кажется, что, несмотря на всю её проницательность, она никогда не упускает из виду возможность оплошности, и боится её, как боялась когда-то в юности, и это – её самая большая слабость. Она думает, что, совершив ошибку, человек навсегда может отпасть от того пути, по которому идёт, но не чувствует иных сил, поддерживающих Мировое Равновесие… Я понятно выражаюсь? Директор утвердительно кивнул. Ему приходилось сталкиваться и не с такими головоломками.
Николай Шальнов: - И поэтому могу сказать, что знала о цели вашего прихода задолго до того, как вы появились здесь. Директор внутренне напрягся, как струна. - Диггори… Тот самый, о котором вы говорили сегодня за завтраком… Он, кажется, дружит со змеем... - Понятия не имею, но мне кажется, что староста Пуффендуя – порядочный человек, и не будет подавать дурной пример малышам. - Вы не поняли… Со слизеринским змеем, тем самым, что всегда соблазнял Мальчика-Который-Выжил. - Никто там никого не соблазнял, - Дамблдор не на шутку перепугался и на минуту подумал, мальчик ли это выжил, или это он выжил из ума, придя за советом к гадалке с просьбой истолковать ей эротическое сновидение. Также внезапно к нему пришло и озарение – верный спутник усталого от размышлений разума. - Понятно, - выдохнул директор, - Вы имеете в виду мистера Малфоя и тот разговор, который состоялся у нас с Минервой, и который вы прекрасно слышали. Но зачем же говорить загадками? Мне и самому всё, что произошло, кажется, по меньшей мере, странным… - Опыт обманчив, суждения трудны… - растягивая паузу, выразила Трэлони мнение гиппократовыми словами. – Мистер Малфой всегда являлся камнем преткновения на пути Поттера, вы это знаете… С Диггори… Возможно, он окажется просто лишним. Возможно… Будущее скрыто от меня теми же туманами, что порой нисходят на школьную долину – я могу видеть отдалённо, но для меня неясны подробности, это сродни дальнозоркости. То же, что близко, для тех, кто жаждет проведать грядущее, как правило, не представляет интереса, а жаль… С этим знанием у людей было бы больше возможностей расширить спектр своих взаимодействий с Судьбой. - Но при чём здесь все они? – директор пытался увязать в голове то, что неясно исходило из уст Трэлони с собственными наблюдениями. – Гарри, скорее всего, и окажется втянутым в какую-нибудь историю, в этом я не сомневаюсь, но Диггори… Нет, он достаточно зауряден. У него, конечно, есть способности, но тех даров, которыми одержим Гарри… А вы сами что думаете по этому поводу? - Большего я не могу сказать… из профессиональной компетенции. – Дамблдору показалось, что Трэлони пытается выкрутиться. – Подумайте над тем, что я сказала, пронаблюдайте за Драко с мистером Диггори… Корень зла – в них, и, если не вмешаются всевластные мойры, я не знаю, что может произойти в миром, в котором мы с вами живём.
Николай Шальнов: В колонках: Эмили Отемн - Opheliac "...Тебе известна вся ложь, произносимая мной, Ты прошёл сквозь ад, А я говорю, что не могу остаться. Ты знаешь, как бывает трудно Сохранять в себя веру, Когда всё и все Превращаются во врагов и когда Нет другого выхода". Не знаю, почему меня трогают эта песня и слова из песни, обращённые, судя по всему, Офелией к Гамлету.
Николай Шальнов: На выходе из кабинета Дамблдор ещё раз вернулся мыслями к тому, от чего ушёл: к вопросу о сне. Всё-таки странно, что даже Трэлони, ясновидящая со стажем, не смогла дать ему должного объяснения того, ради чего он пришёл в этот пропахший ароматизированными смолами салон. Даже если иметь в виду пробивную силу альянса Малфоя и Седрика в различных областях магии, то почему сон о Гриндевальде так недвусмысленно намекают ему на отношения этих двух парней, волею случая сошедшихся под эгидой самосовершенствования? Их стремления похвальны, если только… Об этом старый директор предпочитал не думать. Повторения ошибок своей молодости он не хотел бы видеть в подрастающем поколении. Неужели Седрик завёл те же отношения с Малфоем-младшим не только из любви ко всему неизведанному, а между ними вспыхнуло то, что когда-то ясным пламенем свечи горело между ним и Гриндевальдом? Два этих пламени могли гореть, как одно на благо миру только в том случае, если их побуждениям была свойственна кристальная незапятнанность. Но побуждения могли быть какими угодно, только результат их может оказаться совершенно непредсказуемым. Каким может оказаться окончание совместных действий самого миролюбивого и самого искушённого в тайнах Тени факультетов? Это могли знать лишь Основатели, да и те, казалось, не предполагали, что между их последователями могло возникнуть что-то вроде сотрудничества, это-то при порядках, царящих тогда в Хогвартсе! Но, раз уж тому суждено было случиться, и это случилось, ему, как директору заведения, необходимо было предугадать возможный исход событий, а проницательность – это свойство непостоянное: она то есть, а то её нет, как ветром сдуло. Поэтому он решил дать событиям ход, тем более, что дух экспериментаторства никогда не чужд был Дамблдору, и он почитал постановку опыта самым достойным делом науки, прямо выводящий к истине. Чем закончились их с Геллертом изыскания? Гибелью Арианы, но разве это не было ключом к пониманию души Гриндевальда? Без этого прискорбнейшего из происшествий, как бы это цинично не звучало, он никогда бы не узнал ни себя, ни, тем более, своего друга. И это знание в своё время спасло Альбуса от шага в пустоту. Оставалось только одно верное средство разрешения ситуации – наблюдение. Этот педагогический приём, излюбленный Снейпом, был универсален: не сразу разгадываемый подопечными, он, хотя и был отчасти коварен, но предупреждал необратимые события, и директору пришлось набраться терпения. МакГонагалл, как представлялось Дамблдору, одобрила бы это, и он более уже не колебался. Когда-то давно педагогика и дипломатия казались юному Альбусу замаранными ложью, но со временем он понял, что без них терялась сама суть воспитания и предотвращение распространения тех семян, что обычно давали всходы не самые доброкачественные. Да, впоследствии маятник качнулся в обратную сторону, и Дамблдору показалось, что он чересчур уж одержим идеей спасения душ своих старост, но лучше уж больше, чем ничего, и его размышлениям вторило нестройное пение русалок, доносящееся со стороны Большого Озера и смех первокурсников, и за это он готов был отдать всю свою мудрость и все свои знания – лишь бы дети были счастливы и уверены в своём будущем. Минерву и его роднила не только общность интересов, но и то, чему они служили, и допустить восхождение очередной тёмной звезды на небосклон было нельзя. Зная, как опасны некоторые глубины магии, даже и не относящиеся к Тёмным Искусствам, возникновение интереса к ним лучше было бы предупредить и перенаправить этот интерес в более устойчивое и безопасное русло. Эти путём шла, как он заметил, Гермиона Грейнджер – гордость школы, очень способная ученица, раскусившая вероятную опасность и решившая отдать часть своего свободного времени на поступки, на первый взгляд кажущиеся бессмысленными, но в общей истории магии, скорее всего, сыграющую положительную роль – защите домовых эльфов. И за одно это Альбус был горд не только за свой факультет, но и за то, что имел счастье жить во время, когда творились великие события, кажущиеся порой незаметными, но не становившиеся от этого менее значимыми.
Николай Шальнов: И опять про "Opheliac" Эмили. Я часто думаю: а получится ли у меня дать людям нечто похожее на те волнительные восторги, которые смогла донести до меня эта песня... Офелия, как живая, у меня перед глазами со своей печальной, вечной историей, в интерпретации, которую, наверное может передать только киноискусство. По глубине этот образ сравним разве лишь с тем, что дал мне мой Седрик при встрече с ним.
Николай Шальнов: тэги: охотники за сновидениями Мне приснилось сегодня ночью то, что, наверное, называется "идеальным романом". Странно - это волнительное, прекраснейшее впечатление, которое в жизни встречается редко и почитается за благость. Ещё более странным было то, что во сне я был... Бэллой (вот уж не думал, что смогу когда-нибудь быть девушкой), а Эдвард мне массаж делал, аж вся спина болела. ...Но сердце плачет о весне, Когда цветы сияли мне; И юности рог отдаленный В моей душе, невозвратим, Поет, как чара: над твоим Небытием — звон похоронный! Нет речи у меня, — такой, Чтоб выразить всю прелесть милой; С ее волшебной красотой Слова померятся ли силой? Ее черты в моих мечтах - Что тень на зыблемых листах! Так замереть над книгой знанья Запретного мне раз пришлось; Глаз жадно пил строк очертанья... Но буквы, — смысл их, — все слилось В фантазиях... — без содержанья. Она была любви достойна; Моя любовь была светла; К ней зависть — ангелов могла Ожечь в их ясности спокойной. Ее душа была — что храм, Мои надежды — фимиам Невинный и по-детски чистый, Как и сама она... К чему Я, бросив этот свет лучистый, К иным огням пошел во тьму! ... Румянец на ее щеках Сказал: она достойна трона! И я решил, что ей корона Цветы заменит на висках. ... Ты, о Любовь, ты, чей бальзам Таит целенье неземное, Спадающая в душу нам, Как дождь на луг, иссохший в зное! Ты, мимо пронося свой дар, Спаляющая как пожар! Ты, полнящая все святыни Напевами столь странных лир И дикой прелестью! — отныне Прощай: я покорил весь мир. Когда надежд орел парящий Постиг, что выше нет вершин, Он лет сдержал и взор горящий Вперил в свое гнездо у льдин. Был свет вечерний. В час заката Печаль находит на сердца: Мы жаждем пышностью богатой Дня насладиться до конца. Душе ужасен мрак тумана, Порой столь сладостный; она Внимает песню тьмы (и странно Та песнь звучит, кому слышна!). В кошмаре, так на жизнь похожем, Бежать хотим мы и не можем. Пусть эта белая луна На все кругом льет обольщенье; Ее улыбка — холодна; (Все замерло, все без движенья); И, в этот час тоски, она — Посмертное изображенье! Что наша юность? — Солнце лета. Как горестен ее закат! Уж нет вопросов без ответа, Уж не прийти мечтам назад; Жизнь вянет, как цветок, — бескровней, Бескрасочней от зноя... Что в ней!.. Э. По. "Тамерлан"
Николай Шальнов: На полях учебника Принца-Полукровки Эх... Недалеки те времена, когда все герои, которых я хотя бы пытался одарить нечеловеческим блеском, полиняют перед моим взором... Что я буду делать тогда? Ах, как грустно, как печально...
Николай Шальнов: P. S. про Диггори и Малфоя Седрик и Драко склонились над пособием по трансфигурации, которое велела изучить их профессор МакГонагалл. Написанное когда-то рукой самого преподавателя, оно являло собой образец научного совершенства: столь грамотно и точно были выполнены все требования, предъявляемые Министерством к работам младших научных сотрудников. Поскольку в то далёкое время Минерва была ещё доцентом, научный совет снисходительно отнёсся к вольностям автора, отстаивающего идею о равноправном существовании в мире как живых созданий, так и творений, образованных из неживой материи. Опыты, которые необходимо было поставить к следующему занятию, превосходили по сложности всё то, над чем Драко работал прежде. Седрик взмахом палочки мог одушевить гравюру, дав ей по прихоти фантазии необходимую историю, да так, что та никогда не выболтает секрет своего происхождения, а с честью будет носить имя какого-нибудь потомственного графа или алхимика в третьем поколении. С такой же лёгкостью он обратил кресло в слизеринской гостиной в огромную пешку, вроде той, которая, по рассказам, состояла в наборе шахмат, оберегающих философский камень. Взмахнув под крики ужаса присутствующих каменной секирой, пешка обратилась обратно в кресло. Создать из неживого нечто живое, наделённое разумом – вот была задача, к которой Малфой приступил под руководством Диггори. С первых пассов ему удалось обратить люстру в шимпанзе, принявшуюся прыгать по столам и ухать, точно обрадовавшись внезапному освобождению от уз мёртвого вещества. Со второго раза рядом с престарелым колдуном, корпящим над дымящимся котлом (кажется, этого чудака звали сэр Адриан) возникла прехорошенькая дамочка, кокетливо подмигнувшая слизеринцам и ненадолго отвратившего мага с картины от его занятия. А вот обратить шимпанзе обратно в люстру оказалось проблематично, в итоге в слабо освещённой свечами гостиной вспыхнула причудливого вида новая люстра, трансфигурированная обратно из весёлого животного, перевернувшего в обиталище сынов Салазара всё кверху ногами. Так постарался Диггори, решив от греха подальше дать Малфою пару уроков в более безопасном месте. Они облюбовали пустую классную комнату, и Драко, разогнав парты к стенам, уткнулся в пособие, пытаясь провернуть палочкой замысловатую фигуру в попытках придать склонившемуся у его колен рыцарю вид доспехов. Седрик, посмеиваясь, отошёл к противоположной стены. Спустя секунду ни оба поняли, что тот правильно поступил: заклятье, пущенное в рыцаря, сотворённого из пустых лат, по мощи воздействия оказалось сродни чарам «Редукто», расшвырявшее части стального костюма по комнате. - Попробуй представить, что ты даруешь жизнь… Что ты волен также отнять её. Не в полном смысле, конечно… Но просто забрать назад ту часть живительной силы, которую ты влил в своё творение. Приобретя опору, усиленную заклинанием, оно способно существовать самостоятельно, но часть твоей индивидуальности навсегда будет запечатлена в этом создании, - объяснял Седрик. Драко немного удивила смелость моральных принципов возлюбленного, но, коли уж и у магглов было разрешено делать, к примеру, аборты, то забрать обратно часть себя… «Вот, наверное, что было первым искушением для Пожирателей» - подумалось ему в эту минуту. - Заклятье «Империус», все заклинания, позволяющие подниматься из могил мёртвым, даже отчасти «Авада Кедавра» имели исток в идее этих превращений. Это вам объяснят позже, - продолжал свою лекцию Диггори. И Драко представил… Он представил Седрика мёртвым, лежащим на траве и пустым взглядом глядящим в тёмное закатное небо… Откуда пришло к нему это видение, так часто пугающее его своим предчувствием в иные дни, он не мог понять. Но то, что он способен был раз и навсегда предупредить любые негативные события, в особенности связанные со своим другом – это он знал, знал, опять же, откуда-то из глубин своего существа. И поэтому минуту спустя рядом с Диггори колебался его призрачный двойник. - Ты создал моё привидение? Зачем? – удивлённо спросил староста Пуффендуя, глядя на Малфоя. – Оно же бесплотно и бесполезно, и вообще, мне умирать вроде рано пока… - Тебе не понять… Объясню позже… - шепнул Малфой, и рванул на себя руку Диггори, притянув его к себе. – А сейчас позволь мне отметить с тобой наш общий успех. Они поцеловались. Привидение молчаливо созерцало то, что, будь оно истинно привидением, должно было оставить в прошлом, а затем, по мановению руки Драко, растворилось в ночном тумане, скользнув в окно. В распахнутые створки брызнуло дождём, и их лица покрылись нежными прохладными каплями. Сквозь прорехи туч светила луна, и Малфою хотелось, чтобы это мгновение продолжалось вечно.
Николай Шальнов: тэги: охотники за сновидениями, романтика Стать чародеем - это тебе не шутка... Зато я у з н а л. "Хроники Нарнии" Снилась сегодня белиберда вроде Гузеевой, преподающей латынь в Хогвартсе. Зато посмотрел романтическое кино "Три метра над уровнем неба", обе части. Очень романтично. Достал флейту свою, сыграл несколько мелодий. Эх. Клайв Льюис, действительно, большой мастер, нравятся его описания.
Николай Шальнов: тэги: размышления, о ничтожестве и горестях жизни Вчера размышлял над тем, что же являет собой настоящий роман. Понял (в который раз), что для этого, в том числе и для области, находящейся у меня последней в списке - постели (окно в спальню у меня занавешено с обеих сторон) - я слишком горд, распущен и извращён. Ну уж нет, на невинность некоторых слэшеров (или хотя бы на подобие неё) наложены многочисленные табу, вот почему мне так нравятся "Сумерки".
Николай Шальнов: http://baldra-nikta.livejournal.com/9396.html http://www.digitalart.ca/art/symbolism/blessed-damozel.htm - картина к стихотворению Стихотворение ниже НЕБЕСНАЯ ПОДРУГА Она склонилась к золотой Ограде в небесах. Вся глубина вечерних вод Была в ее глазах; Три лилии в ее руке, Семь звезд на волосах. Хитон свободный, и на нем Для литаний цвела Лишь роза белая, - ее Мария ей дала. Волна распущенных волос Желта, как рожь, была. Казалось ей - прошел лишь день, Как умерла она, И изумлением еще Была она полна. Но там считался этот день За десять лет сполна. Но для кого и десять лет... (...Но вот моих сейчас, Склонясь, она волной волос Коснулась щек и глаз...) ...Ничто: осенняя листва, Мелькает год, как час. Она стояла на валу, Где божий дом сиял; У самой бездны на краю Бог создал этот вал, Так высоко, что солнца свет Внизу - едва мерцал. Был перекинут чрез эфир Тот вал, как мост - дугой, Под ним чредою - день и ночь Сменялся пламень тьмой; И, как комар, кружась, земля Летела пустотой. И о любви бессмертной пел Хор любящих пред ней И славословил имена, Что были всех милей; Взлетали к богу сонмы душ, Как язычки огней. Она чуть-чуть приподнялась Над дивною дугой, Всем теплым телом прислонясь К ограде золотой; И лилии в ее руке Легли одна к другой. И вот увидела она, Как бьется пульс миров, И развернулась перед ней Вся бездна без краев; И зазвучала речь ее - Хор звездных голосов. Как перышко за солнцем вслед Плыл месяц в глубине, И зазвучала речь ее В бездонной тишине, И голос был - как пенье звезд, Поющих в вышине. (О счастье! Разве не ее Мне голос тот звучал, И разве колокольный звон, Что небо наполнял, - То не был звук ее шагов, Которым я внимал?) Она сказала: "Знаю я - Ко мне придет он сам, Я ль не молилась в небесах, И он молился там, А две молитвы не пустяк, Чего ж бояться нам? В одежде белой будет он, С сияющим венцом, Мы в полный света водоем С ним об руку войдем И на виду у бога, так, Купаться будем в нем. Мы встанем с ним у алтаря, Одни - в руке рука, Там от молитв огни свечей Колеблются слегка, И тают прежние мольбы, Как в небе облака. У древа жизни ляжем с ним, И нас прикроет тень. Незримо голубя хранит Его благая сень; И божье имя каждый лист В нем славит целый день. И стану я учить его Там, лежа так вдвоем, Всем песням, что я пела здесь, - Их вместе мы споем, И после каждой что-нибудь Мы новое поймем". (Увы! Вдвоем - ты говоришь. Да, ты была со мной. Сольет ли бог когда-нибудь В одно меня с тобой, Ту душу, что в любви к тебе Была с твоей душой?) "По рощам вместе мы пойдем Искать Марии след, - С ней пять служанок, их имен На свете слаще нет: Сесили, Гертруд, Розалис И Магдален с Маргарет. Они уселися в кружок, Их волосы в цветах, И пряжи золотая нить Бежит у них в руках: Новоявленным душам ткань Готовят для рубах. Смутясь он, верно, замолчит, - Тогда своей щекой К его щеке я приложусь, И о любви простой Я расскажу, и божья мать Рассказ одобрит мой. Нас поведет она к нему, Где, светом нимбов слит, Коленопреклоненных душ За рядом ряд стоит. Где с лютнями навстречу нам Хор ангелов взлетит. И там я попрошу для нас У господа Христа, Чтоб только были вместе мы, Как на земле тогда. Тогда не долго, а теперь Навеки, навсегда". "Все будет так, лишь он придет", - Добавила она. И ангелов сквозь блеск лучей К ней ринулась волна. Улыбка на ее губах Была едва видна. (Ее улыбку видел я.) Но дивный свет погас. Она заплакала, прикрыв Рукой сиянье глаз. (И дальний, тихий плач ее Я слышал в этот час.) Д. Г. Россетти
Николай Шальнов: Часто вспоминаю, что Бэкон, лорд Веруламский, говорил, будто "Всякая совершенная красота имеет в своих пропорциях какую-то странность". Это же утверждала Тайра Бэнкс в шоу "Топ-модель по-американски", отдавая предпочтение девушкам с несколько асимметрическими пропорциями лица. Эту странность трудно уловить, в попытках разгадать её происхождение едва не лишился рассудка герой "Лигейи". "Его женщины, все лучезарные и болезненные, умирают от каких-то странных болезней, говорят голосом, подобным музыке. И это - также он сам. По крайней мере своими странными стремлениями, познаниями, неизлечимой грустью они сильно напоминают личность их творца. Что же касается до его идеальной женщины, его Титаниды, то она является в различных образах в его слишком немногочисленных стихотворениях, образах или, вернее, манере ощущать красоту, которую душа автора соединяет в обширное, но впечатляющее единство. В нём, может быть, ещё нежнее, чем где-либо выражается ненасытная любовь к Прекрасному. Она есть великий титул, то есть сумма всех титулов По; пред ней все поэты должны преклониться и благоговеть!" - так писал Бодлер о творчестве По. А мне в голову приходят moesta et errebunda ("грустные и неприкаянные" - http://www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=17563 ) мысли того же поэта : Скажи, душа твоя стремится ли, Агата, Порою вырваться из тины городской В то море светлое, где солнце без заката Льет чистые лучи с лазури голубой? Скажи, душа твоя стремится ли, Агата? Укрой, спаси ты нас, далекий океан! Твои немолчные под небом песнопенья И ветра шумного чарующий орган, Быть может, нам дадут отраду усыпленья... Укрой, спаси ты нас, далекий океан! ... Зачем в такой дали блестят долины рая, Где вечная любовь и вечный аромат, Где можно все и всех любить, не разбирая, Где дни блаженные невидимо летят? Зачем в такой дали блестят долины рая? ... Эдем невинности, с крылатыми мечтами, Неужто он от нас за тридевять земель, И мы не призовем его к себе слезами, Ничем не оживим умолкшую свирель? - Эдем невинности, с крылатыми мечтами? *** P. S.: Эх, неплохо было бы поехать на "Зиланткон" ( http://zilant.konvent.ru/), но, чтобы не прыгать выше головы и не остаться впоследствии у разбитого корыта, нужно ценить то, что имеешь. Всё равно, разъезжаться по городам, судя по опыту - не моя стихия. Но есть в ролёвках что-то, всё-таки... :) (ниже стихотворение о ролевиках с неприличным концом): Чтоб не найти своей дороги, Чтоб не понять, что пробил час, Дал дьявол каждому пороки, Буквально каждому из нас. И вот один уже стремиться К алкоголизму прямиком, Другой торопится забыться, А третий стал ролевиком. Послушайте, как офигенно: Подняв над головой клинок, Стоять, закутавшись надменно В портьеру, с головы до ног. А вместо шлема - непригодный К своей работе пылесос... О Мастер! Мой тебе вопрос - Я эльф иль рыцарь благородный? Нет! Ты - обычный ........
Николай Шальнов: Часто, когда я приступаю к написанию чего-то, я вспоминаю слова великой Урсулы ле Гуин: "Когда я пишу роман, я всегда опасаюсь, что умру до того, как он будет закончен". Также она говорила, что в её памяти "живут многие миры". Да уж, такое было и со мной. Наверное, и есть, только хранятся в подсознании, ожидая, по-видимому, времени для выхода. Если бы во время моих окололитературных усилий можно было бы фиксировать скрещивание миров, получились бы любопытные кроссоверы. Старушка до сих пор жива. Поражаюсь её рвению и плодовитости. http://tolkien.olmer.ru/about/viografy_ant.htm - обнаружил статью Муравьёва. Помнится, это первая мною прочитанная биография Профессора.
Николай Шальнов: Разучу-ка завтра эту прекрасную мелодию (первая в списке): http://kibergrad.com/?do=album&name=1053_soundtrack_iz_filma_-_the_twilight_saga_new_moon_sumerki._saga._novolunie_2009 Ноты, кому интересно, тут: http://sheets-piano.ru//wp-content/uploads/2012/04/New_Moon.pdf Замуж выйти под неё предлагал, хех))
Николай Шальнов: Поковырялся с нотами, выучил половину. Играть, в общем, нетрудно, немного мрачновато звучит на клавесине, но, быть может, мне это только кажется. О днях величия и славы Мой жадный бред ненасытим Скажу я, перефразировав Бодлера. Да, я не Овидий среди чуждых пустошей, оплакивающий дорогую родину, друзей и всё, оставленное им в столице мира, но душа мне странная дана: её рвёт и мечет по сторонам ветром с кладбищ, она томится тоской желаний - и каких! - даже не постельных, а "попрыгать бы по полям с мечом или попеть песни у костра в одеяниях эльдаров, с Сильмарилом во лбу" ("А во лбу звезда горит"). Жесть. Прикольно почитать старое, пересказанное по-новому, звучит иногда оригинально: "Ролевиков часто путают с реконструкторами и толкиенистами, в основном из-за похожести этих хобби. Людей, играющих в сексуальные ролевые игры, а также в деловые ролевые и компьютерные ролевые игры, не относят к ролевикам".
полная версия страницы